Возлюбленная Казановы

Ее растерянность вмиг сменилась яростью.

– Полагаю, – она пыталась придать голосу ту же оскорбительную учтивость, с какой звучали слова мессира, – вы все сказали? В таком случае мне хотелось бы проститься с вами, мессир, и вернуться к себе, чтобы продолжать свое унылое, беспросветное существование. Благодарю за тот урок русской истории, который вы мне преподали.

– Я не договорил, ваше высочество. – Показалось или впрямь в голосе проклятущего мессира прозвучала нескрываемая усмешка? – Умоляю, наберитесь еще немного терпения, и вы поймете наконец, к чему я клоню.

Итак, представьте себе ваше возвращение в Россию. Вас не знает никто. Ваши права могут подтвердить лишь те три человека, которые были посвящены в тайну вашего рождения и на глазах которых вы росли все эти годы. Но господин Дитцель надежно упрятан в равелин Петропавловской крепости, так что его вполне можно сбросить со счетов: он едва ли долго сможет выносить условия своего заточения. У госпожи Шмидт слабое здоровье. Да и кто станет слушать старую немку, которую вполне можно объявить умалишенной? Граф Соколов – этот уже серьезнее. Однако при запальчивости его нрава нельзя быть уверенным, что он внезапно не ввяжется в какую-нибудь дуэль, могущую закончиться для него весьма плачевно. Вы меня понимаете?.. И что тогда? Ваша матушка не видела вас двадцать восемь лет. Ваш отец не видел вас никогда. Более того, он и не знает о вашем рождении!

Лиза похолодела. Бедная Августа, о господи!.. Все ее честолюбивые мечты, вся ее гордость, все эти годы ожидания!.. Какое счастье, что ее здесь сейчас нет, что она не слышит сих оскорбительных, не оставляющих никакой надежды слов!

– Да, – проронил мессир веско, – Елизавета Петровна всегда приносила только несчастья или опалу тем, кого она любила. И вы, конечно, понимаете: лучше вам оставаться княгиней Петриди на вилле Роза в Риме до тех пор, пока вы не изживете содержимого вашего заветного сундучка; и, может быть, попытаться, пока еще есть кое-какое приданое, найти себе богатого мужа, нежели объявиться под именем великой княжны Елизаветы Романовой в Зимнем дворце… Безо всякой поддержки.

Все существо Лизы было до такой степени напряжено, что его последнее слово, произнесенное с особенным выражением, так и резануло по натянутым нервам.

Так вот к чему этот слишком длинный разговор! Вот к чему ее подводили медленно, но неуклонно! Вот зачем притащили сюда! Кое-что прояснилось, и Лиза смогла вздохнуть свободнее.

– Без поддержки? – повторила она задумчиво. – Без… вашей поддержки, очевидно?

– Да, ваше высочество. Без нашей поддержки.

Почему-то Лиза ожидала, он скажет: «Без моей». То есть он ищет выгод не для себя только? Не чинов, наград себе, не почестей своему имени?

Наверное, эта растерянность была понятна человеку, который вел с ней разговор. Человеку гораздо более умному и проницательному, чем она.

– Ваше высочество, я предлагаю вам силу куда как серьезнее той, какая возвела в свое время на престол вашу матушку и даже вашего деда, хотя люди, которые будут стоять за вами и вести вас, владеют любым оружием столь же виртуозно, как и словом божьим, кое они проповедуют.

– Эта сила – религия? – Лиза так и вскрикнула. – Вы хотите обратить Россию в католичество?!

Тьма вокруг слегка усмехнулась:

– Ваше высочество, любая религия, кроме православия и мусульманства, которая привлекает вас, вполне устроит и нас. Католицизм, лютеранство, протестантизм, иудаизм, ламаизм, буддизм… Что вам больше по нраву?

От неприкрытого цинизма сих слов Лиза содрогнулась. Может быть, она не очень много понимала в движущих силах истории, но одно усвоила прочно: вера – вот из-за чего чаще всего вспыхивают войны. Вера – вот что укрепляет сражающихся, от государей до простых солдат! Вера – вот что может сплотить ненавидящих друг друга, сделать их единою семьею. И она же способна превратить самых близких людей в смертельных врагов. Все это Лиза успела узнать на опыте своей жизни, а потому не могла сейчас поверить ушам.

– Вижу, вы не понимаете, – мягко произнес мессир. – Орден, который я имею честь представлять и который готов обещать вам свою поддержку, ставит перед собою одну лишь задачу: уничтожение православия; и облик, который нам придется принять для достижения этой цели, не имеет особого значения. Так, мы соперничаем на Балканах в жестокости с турками, насаждая в противовес им католицизм. Потому только, что магометанство для нас почти столь же опасно и неприемлемо, как и православие. Но борьба с магометанством – дело будущего. Православные же страны уже сейчас становятся ареной наших действий. Мы отдаем ему приоритет в уничтожении потому, что эта религия не в силах справиться с подчинением масс так, как того требуют более совершенные религии, истинно исповедующие заветы Христа, господа бога нашего. Ни одна мировая религия не формирует в душе человека такой комплекс независимости и ответственности каждого отдельно взятого существа за судьбу всего своего рода и территории своей жизнедеятельности, как православие. А ведь если Христос велел оставить мать и отца своих для служения ему, то разве не отвратительно ему пристрастие людей к нации своей и ей, одной ей поклонение, в ущерб иным нациям – так называемый патриотизм?