Пани царица

Эту ночь Мартин не мог забыть все минувшие годы. Первое время после мятежа беспрестанно являлись ему жуткие кошмары, в которых рыжий человек в красной рубахе добирался до него и стрелял из пистоли прямо в его разинутый в крике рот… Мартин просыпался в холодном поту, с пересохшим горлом, не в силах унять стук сердца. Эта перемазанная кровью рожа виделась Мартину чуть ли не на каждом шагу, чуть ли не во всяком москале он находил сходство с предводителем разбойников…

Постепенно страшные картины померкли в памяти, тем паче что он стыдился собственного страха и старался таить его даже от самого себя. У него не было другого пути сквитаться с Шуйским и прочими поджигателями мятежа, в том числе с тем, в красной рубахе, кроме как примкнуть к смутьянам, которые терзали Россию. Он наслаждался тем, что месть его начала наконец осуществляться… И только сейчас его словно по лицу хлестнуло осознание: да ведь свою двоюродную сестру, в которую был когда-то юношески влюблен (а кто, скажите, не был влюблен в дочь воеводы сендомирского, ежели даже сам король Сигизмунд предлагал ей сделаться его любовницей, а царь московский Димитрий возложил на ее чело корону?!), он должен принести в жертву своей мстительности, своей озлобленности, предать ее, ничего не ведавшую, на заклание человеку, которого презирал и ненавидел?

Да, поляки уже смекнули, что собой представляет новый Димитрий, насколько он отличается от прежнего. Его презирали и ненавидели – его откровенно использовали для достижения своих целей: грабежа и разорения ненавистной Московии. А он, в свою очередь, использовал для достижения своих целей шляхтичей, прикидываясь избранником Божиим, царем и самодержцем.

Если Марина захочет играть в эту нечистую игру, она должна вступить в нее с открытыми глазами, рассудил Стадницкий. А может быть, она и без него все знает? Может быть, ей все равно, с кем делить трон и ложе, лишь бы это были царское ложе и царский трон?

У Стадницкого болезненно сжалось сердце, когда он увидел ее помертвевшее лицо и остановившийся взгляд. Итак, Марина ничего не знала… или знала, но боялась верить.

Исчезла веселая певчая птичка – теперь она больше напоминала раненого зайчонка…

Терзаемый жалостью, раскаиваясь в каждом своем слове, Стадницкий хлестнул коня и отъехал прочь от кареты.

Однако сопровождающие уже обратили внимание, что пан Мартин о чем-то говорил со своей двоюродной сестрой и, судя по ее лицу, сообщил ей весьма неприятные вести. Первыми заметили это воевода сендомирский и князь Мосальский, которые ехали рядом невдалеке, предаваясь приятной беседе: ведь они некогда частенько пировали да бражничали вместе в Кремле…

Они споро настигли карету, и Мнишек с тревогой спросил дочь, что случилось. Марина молчала как убитая, но Барбара таиться не стала и разъяснила, чем расстроил госпожу пан Мартин.

– Да скажите хоть вы ей, что это не так! – простонала она, умоляюще глядя на воеводу.

Однако тот не проронил ни слова. Конечно, проще всего заставить дочь взглянуть наконец правде в глаза… Пора уж! Сам-то Мнишек, пока стояли у Сапеги в Царево-Займище, успел дважды повидаться с «тушинским вором». Впрочем, хватило и одного раза, чтобы понять: это не Димитрий. И даже не его бледное подобие. Это совершенно другой человек!

Теперь Мнишек не переставая думал: как-то перенесет Марина встречу с «мужем»? Любовь к ней мешалась в сердце воеводы с ожесточением: подумаешь, какая разница, с кем спать дочери, если отцу обещано после победы над Шуйским выдать триста тысяч рублей серебряных и отдать во владение княжество Северское с тамошними четырнадцатью городами?!

Молчание отца показалось Марине слишком зловещим, и она, как за последнюю соломинку, ухватилась за князя Мосальского. Что же с того, что она всегда относилась к нему неприязненно, что с того, что считала его низким сводником? Уж он-то прекрасно знал ее мужа, уж он-то заметил бы любую, самую искусную подмену, не спутал бы Димитрия ни с каким, даже самым неотличимым двойником. Уж он-то скажет правду!

– Князь, – пробормотала она дрожащим голосом, забыв о своем прежнем высокомерии и не заботясь о том, что ее просьба больше напоминает мольбу, – ради всего святого, ради Господа Бога, откройте, что ждет меня впереди. Встречу ли я в Тушине мужа или… – У нее не шли слова с языка. – Или… Или кого я там встречу?

Мосальский тоже не сразу смог заговорить. От радости, что наступил долгожданный миг отмщения, у него сперло дыханье в груди. Кровь жарко прихлынула к вискам. Наконец он вызверился от всей души: