Последние слова он произнес по-русски, и Марина уже в третий раз за последние дни поразилась тому, насколько свободнее стал говорить Десмонд. Впрочем, это маленькое изумление тут же растворилось в сонме других, куда более весомых.
– Вы что… принесли меня оттуда? – тихо спросила она.
– Увы, да, – кивнул Десмонд. – Вас бы, конечно, следовало пригнать плетью, а вместо этого мне пришлось тащить вас на руках.
– Почему?
– Да вы без чувств были, – буркнул Десмонд. – И посмотрели бы на себя! Ноги по колено в грязи, все исцарапаны, на животе тоже царапина, рубаха разорвана в клочья, волосы перепутаны и все в сосновых иглах – жуткое зрелище! – Он передернулся с такой брезгливостью, что Марина обиделась.
– Ну так и бросили бы меня там, зачем с такой гадостью было связываться? – всхлипнула она (слезы, как водится, были уже тут как тут).
– Да не мог я вас там оставить, – вздохнул Десмонд с явным сожалением. – Вы бы к утру замерзли, и вообразите, какие пошли бы слухи, ежели б вас нашли утром полуголой, истерзанной… мертвой! Вы ведь все-таки моя… кузина, – продолжил он после заминки, во время которой у Марины замерло сердце, – хоть и прекрасная и неверная!
– Я не… не… – в ярости выдохнула Марина: она так хотела, чтобы он опять назвал ее своей женой! – Не прекрасная? Или не кузина? – невозмутимо вскинул брови Десмонд. – Bы правы: тут я на вас клевещу!
– Не.. невер… не не-вер-ная! – запутавшись, кое-как по складам выговорила Марина.
– Не неверная? – повторил Десмонд и пожал плечами. – Ну, тогда я не только пьян, но и слеп.
– Вы слепы, слепы! – в отчаянии выкрикнула она. – Вы ничего не замечаете, вы видите только то, что вам хочется видеть!..
– То есть вы полагаете, что я всю жизнь мечтал увидеть, как вы валяетесь в постели с Хьюго и он втискивает свою плоть вам между ног? – прорычал Десмонд. – Ну так вы ошибаетесь! Это зрелище не доставило мне ни малейшего удовольствия!
Марина уронила голову на подушку и закрыла лицо локтем, чтобы спрятаться от его взгляда, в котором горела ненависть… и боль. Но ей было стократ больнее! Десмонд оскорблен потому, что другой мужчина покусился на его собственность. Именно в этом дело! Но он не способен страдать так, как страдает она: ведь он не любит ее!
Слезы хлынули ручьем. Марина уткнулась лицом в подушку, зашлась рыданиями. Вдруг Десмонд с силой схватил ее за плечи, встряхнул, посадил.
– Прекратите это, – выдавил он, не глядя на нее. – У вас истерика. А у меня нет никаких прав упрекать вас.
«Есть!» – хотела воскликнуть Марина, но заложенный слезами нос издал лишь смешной и жалкий звук.
– Всеми бедами, которые обрушились на вас, вы обязаны только мне, – с горечью проговорил Десмонд. – Я похитил вашу девственность, вынудил покинуть родной дом, связал узами постылого вам брака, а затем… – у него на миг перехватило горло, – затем развратил вас, вверг в эту тлетворную атмосферу интриг и распутства, которой пропитано все в замке. Вы просто приняли правила игры, которые здесь установлены. И уж не мне винить вас за это! В конце концов, я только пожинаю плоды своего…
Он не договорил, только зубами скрежетнул.
Марина схватилась за сердце.
«Это ошибка! Недоразумение!» – хотела выкрикнуть она, но вспомнила, что уже говорила все это, а Десмонд не поверил. Что толку повторять, что толку…
– Зачем вы дергали меня за волосы? – спросила она, еле шевеля губами от внезапно навалившейся усталости.
– Затем, что надо было вытащить из них сосновые иглы, – сердито ответил Десмонд, – я ведь уже говорил, что вы были невероятно грязны, словно всю ночь бегали взад-вперед по парку.
– Но ведь так оно и было! – слабо выдохнула она.
Десмонд озабоченно нахмурился и снова поднес ей рюмку:
– Bыпейте, сами выпейте, сами! Похоже, вы сейчас снова упадете в обморок, и мне снова придется поить вас тем необычным способом, от которого я и опьянел.
Марина слабо повела рукой, отстраняя рюмку:
– О чем вы говорите?
– Осторожнее! – вместо ответа испуганно вскрикнул Десмонд и с досадой покачал головой: – Ну вот, вы все рассыпали! Я-то собирал иголки в такую аккуратненькую кучку, чтобы потом все бросить в камин и сжечь, а вы их рассыпали! Что же мне теперь, по ковру ползать, их все собирая? И утром горничная наверняка увидит и решит, что я спятил, если приношу из парка сухие сосновые иглы к себе в комнату!
Десмонд огорченно глядел на ковер, а Марина таращилась на него. Принес к себе в комнату? O господи милостивый… То есть она лежит в его постели?