– Да что же это? – причитала Фоминична. – Да как же это? Да как же они в сундук-то попали? Ведь когда покойнику саван шьют или платье покойнице, мало того, что надо на живую нитку шить и держать иглу от себя, а не к себе, как обыкновенно делается. Самое главное – это все обрезочки да кусочки собрать и непременно положить в гроб, чтобы ни единой ниточки после него не осталось. А тут… оставили в сундуке… страшное дело!
– Немудрено, что барин старый по дому ночами шляется, хочет все лоскутки от своего савана забрать, – хохотнул Алексей, и Лидия поняла, что он пытается разрядить атмосферу.
Однако вышло еще хуже: Ирина закрыла лицо руками, а Фоминична сурово покачала головой:
– Стыдитесь, ваше благородие, этак-то вольнодумствовать! Не сыскать приметы страшней, чем лоскутья от савана в одежду либо одеяло вшить. Верная смерть тому, кто этим одеялом укрываться будет или платье сие на себя наденет!
– Но ведь никто никуда ничего не вшил! Ничего страшного не произошло? – передернул плечами Алексей, и Лидия поняла, что ему до смерти надоели все эти бабьи причитания. – Благодаря тебе, Фоминична, благодаря неусыпной охранительнице нашего благополучия происки темных, злобных сил приостановлены, примета злая повержена. Сунь эти лоскутки в печку – да и дело с концом. А кстати про печку… Не пора ль ужинать, господа?
– Побойтесь Бога, Алексей Васильевич! – возопила Фоминична. – Да разве мыслимо сие – лоскутья от савана в печку совать?! Да ведь перемрут, как мухи, все, кто только ядовитого дымка нюхнет.
– Ну, не суй в печку, – покладисто кивнул Алексей. – На помойку выкинь, в землю зарой – да что хочешь сделай, только отстань от нас с этими вашими страшными сказками. Довольно уже. Назабавились.
– Единственное средство от злой силы избавиться – это лоскутья на кладбище зарыть, – словно не слыша, пробормотала Фоминична. – Сейчас Кешу пошлю.
– Кешу? – ахнула Лидия. – На кладбище? Да за что ему такое наказание? Он-то здесь при чем?!
– Тогда, воля ваша, барышня, вам идти придется, – резко повернулась к ней Фоминична, и Лидии показалось, что в глубине ее темных глаз сверкнуло мрачное торжество. – Вы лоскутки нашли, вам их и хоронить!
Ирина в ужасе пискнула:
– Сейчас?! На кладбище?! Ночью?! Господи помилуй!
У Лидии же от ужаса воистину дыханье пресеклось: ни вздохнуть, ни охнуть, ни слова сказать. Воистину – Господи помилуй!
– Сейчас. На кладбище. Ночью! – веско повторила Фоминична, словно гвозди в крышку гроба вколачивала.
– Ты, нянька, больно много воли взяла, – раздался ледяной голос Алексея. – И место свое забыла. А ну угомонись! Коли сама в прошлом веке живешь с глупостями своими деревенскими в ладу, то мы – люди нового времени, XIX века, мы городские, образованные, нас так просто не запугать. Вели эти лоскутья за оградой пока землицей присыпать, а утром Кешу на кладбище и впрямь пошлем, коли тебе от них неможется. Но – только утром. А сейчас нечего в ночи шататься. Ладно на призраков, а то и на волка наскочить недолго! Или даже на француза!
– И-и, батюшка Алексей Васильевич, не накличь беды, – совсем другим тоном, робким и покорным, даже льстивым, проговорила Фоминична, и Лидия наконец-то перевела дух, с восхищением посмотрела на Алексея.
Ловко он укротил строптивую бабу! Вот она, властная хватка барина-крепостника! Ну как тут не прославить крепостное право, которое помогало ставить зарвавшихся холопов на место?! Конечно, какие-нибудь декабристы, разночинцы, революционеры-демократы, большевики, а также правозащитники новейших времен за такие крамольные мысли предали бы Лидию анафеме, да где они все, декабристы-большевики-правозащитники? О них еще и помыслов ни у кого нет! Они еще и в проект не заложены!
– Ну какие в наших местах волки? – все так же смиренно пела Фоминична. – А уж француз-то… откель бы ему тут взяться? Вовек не отыскать ему пути в Затеряево!
– Твоими бы устами да мед пить, – пробормотал Алексей – впрочем, уже вполне миролюбиво. – А не пора ли нам в конце концов поужинать, господа хорошие? Нынче у нас сладкое что будет, опять взвар медовый?
– Неужто надоел? – обеспокоилась Фоминична. – А Ирина-то Михайловна, Иринушка моя, его очень даже жалует…
– Да не волнуйся, не надоел, подавай свой взвар, – усмехнулся Алексей. – Да поскорей, а то спать хочется!
Взгляд, который он при этих словах бросил на Лидию, был красноречивей громкого крика. Не спать ему хочется, а…