Лицо на продажу

– Года два, – сказал он. – Только если вы думаете, что у меня какие-то фантастические сверхдоходы, то ошибаетесь. К сожалению, преступники, идущие на кардинальное изменение внешности, попадаются не слишком часто. Может быть, они просто не успевают нас найти…

– Но как же вы будете работать теперь? Без Миллера, без Малиновской…

– Да, это вопрос! – посерьезнел он. – Придется временно свернуть дело. Вы основательно навредили нам, Ладыгин! Между прочим, вы так и не сказали, каким образом вы вышли на эту квартиру…

«Эх, Юрий Николаевич, и свинья же ты!» – подумал я с отчаянием. Решил отделаться от своей совести паршивым бронежилетом? Мне вдруг стало ясно, что я совершенно не готов умереть. Мне, оказывается, страстно хотелось дожить хотя бы до будущей весны, а лучше – до какой-нибудь совсем далекой весны следующего тысячелетия, мне хотелось, как ни странно, выпить с Чеховым водки и поболтать о достижениях медицины, хотелось жениться на Марине и нарожать с ней кучу детей, и еще много чего хотелось. И на пути всему этому стоял велеречивый паразит с мягким подбородком и с набитым патронами пистолетом! А у меня из всех средств защиты оставался только язык, и, по правде говоря, болтать им становилось все труднее, потому что от страха сохло во рту…

– Хорошо, я расскажу вам, как я вышел на эту квартиру, – объявил я торжественно. – Видимо, Малиновская не очень-то вам доверяла, если искала защиты в первую очередь у своего бешеного братца. Вам известно, что у нее есть двоюродный брат? Кое-что слышали? Мне удалось познакомиться с ним довольно близко, и при весьма драматических обстоятельствах. Такие вещи очень сближают мужчин. Подробности я опускаю, но брата удалось уговорить не только назвать ее адрес, но и дать мне ключ от ее квартиры. Вы удивлены, что у него был ключ? Я же говорю, что Малиновская не очень-то вам доверяла. Но вы не расстраивайтесь. Это все мелочи по сравнению с тем, что я собираюсь вам сообщить. Я не хотел этого делать, но раз уж вы собрались меня прикончить, скажу. Дело в том, что я выслеживал вас вовсе не из-за денег. Я, знаете ли, детектив-любитель. Хобби у меня такое.

– Не смешите меня, – криво улыбнувшись, сказал Заболоцкий.

– Даже и не пытаюсь, – безнадежно сказал я. – Проще, по-моему, корову рассмешить, чем вас… Поэтому сейчас я абсолютно серьезен. Вы-то надеетесь, что мы с подругой неудачники-шантажисты, не так ли? Но я вас вынужден разочаровать. Именно в эту минуту и именно в этом районе собрались представители как минимум трех организаций, которым до вас есть дело…

– Что вы такое несете? – с угрозой произнес Заболоцкий, привставая с кресла. – Не держите меня за дурака, любезный! Это вам не поможет!

Мне не понравилось, что он начал проявлять двигательную активность, а поэтому я поспешно сказал:

– Нет, в самом деле! Помните, конечно, своего последнего пациента? Ну, того, что хапнул бандитскую кассу? Вы, наверное, надеетесь, что он сейчас на два метра ниже уровня моря? А это совсем не так. Он бежал, и его вовсю разыскивают ваши клиенты – очень серьезные люди. О вас они еще не в курсе, но ведь это можно исправить?

Лицо Заболоцкого перекосилось, и рука с пистолетом предательски задрожала. Но ему удалось все-таки овладеть собой, и он с ненавистью произнес:

– Даже если так, вы уже ничего не успеете, Ладыгин…

– Но вы недослушали! – воскликнул я, косясь на вороненый ствол. – Знаете, кто сейчас сидит в машине возле дома? Брат Малиновской, сутенер по кличке Грек, чертовски неуравновешенный субъект! Мне кажется, он не простит вам смерти сестры!

Дыхание Заболоцкого сделалось прерывистым и тяжелым – страх уже закрался в его душу, но он боролся с ним самым простым способом – пытаясь заткнуть мне рот.

– Вы блефуете, Ладыгин! – бросил он с презрением и гневом.

– Но это еще не все! – завопил я, выставив раскрытую ладонь. – Наш с вами разговор записывается на магнитофон! Я ведь не упомянул пока о третьей силе, которая замешана в это дело. Мой друг из РУОПа…

Я уж не стал уточнять о карьерных сложностях Юрия Николаевича – мне показалось, что время сейчас не слишком подходящее для выяснения мелких подробностей. И в этот момент я услышал, как этот самый вероломный друг копается отмычкой в замке.

Для меня этот звук был слаще ангельской музыки, а на Заболоцкого он подействовал как удар грома. Он вдруг подпрыгнул, будто ошпаренный, и затравленно оглянулся.