Лицо на продажу

Сложив в чемоданчик кое-какую одежду, я покинул свою берлогу – признаться, без сожаления. В голове моей крутились смутные планы на сегодняшний вечер. Мне хотелось не утерять атмосферу праздника, которая окружала нас накануне. Я раздумывал о том, какой сюрприз можно устроить сегодня – ресторан, театр, неожиданный подарок?

Пока я ломал себе голову, жизнь подбросила сюрприз мне самому, в самый неподходящий момент. Уже подходя к метро, я наткнулся в толпе на какого-то человека и, наскоро извинившись, собирался продолжить путь, но смутно знакомый голос, сопровождаемый ощутимым запахом перегара, остановил меня. Я всмотрелся в сутулую долговязую фигуру и воскликнул:

– Николай Петрович! Вы? Какими судьбами здесь?

Груздев, длинный, измотанный и полупьяный, разглядывал меня с затаенной надеждой, которая в его взгляде уживалась с явным ко мне отвращением.

– Я здесь неподалеку живу! – раздраженно объявил он. – Кстати, первый раз мы тоже, кажется, где-то здесь встретились?

– Ну, встретились мы, пожалуй, не здесь, – возразил я.

– А вы знаете, что меня выперли из клиники? – с вызовом спросил Груздев.

– Да, я слышал об этом, – сочувственно сказал я.

Николай Петрович посмотрел на меня с подозрительностью нетрезвого человека и сказал:

– Небось радуетесь? Но учтите – хирург моего уровня всегда найдет себе место!

В его словах, несмотря на запальчивость, особой уверенности не было. Судя по внешности Груздева, места он все-таки еще не нашел. Пожалуй, он являл собой классическую картину безработного – лицо, слегка припухшее от напитков, будто еще больше вытянулось из-за обильно покрывавшей его щетины. На макушке все та же вытертая кепочка. Плащ измят и забрызган снизу дорожной грязью. Из распахнутого ворота выбивались последовательно – скрученный серый шарф, сбившийся набок галстук и засаленный воротничок рубашки. Глядя на него, я невольно начинал чувствовать себя виноватым.

– Помилуйте, чему же мне радоваться? – возразил я Груздеву. – Ведь я против вас ничего не имею!

– В самом деле? – надменно спросил Николай Петрович, мрачно глядя на меня сверху вниз. – Почему ж меня в таком случае выгнали с работы?

– А какая здесь связь? – опешил я.

– Это случилось после того, как появились вы, – убежденно заявил Груздев.

– Не преувеличивайте! Когда я появился, вы еще работали! Вас уволили, когда я исчез!

Груздев опять недоверчиво уставился на меня и долго обдумывал услышанное.

– Да! Я высказал все, что о них думаю! – объявил он наконец. – Будьте уверены, они напугались! Но я был в этот момент слегка пьян – формально они имели право придраться…

– Ну вот видите! – сказал я. – Так что вы совершенно напрасно киваете в мою сторону… И что же вы такого наговорили господину Миллеру?

Груздев торжествующе сверкнул глазами.

– Я им все сказал! Перетряс все их грязное белье…

– А все-таки? – подбодрил я его.

– Вас это интересует? – сурово спросил Груздев. – Давайте где-нибудь сядем, и я вам расскажу, как это было… Во-он на той стороне есть уютное местечко. Вы не торопитесь?

Я посмотрел в ту сторону, куда указывал его палец, и увидел маленькую пивную. Пива мне не хотелось, задерживаться тоже, но все-таки я согласился на предложение опального доктора, потому что надеялся услышать что-нибудь мне неизвестное.

Мы перебрались по подземному переходу на другую сторону улицы и вошли в пивбар. Груздев, желая произвести впечатление, оставил меня возле высокого круглого столика и отправился за пивом. Он принес две блестящие фирменные кружки, наполненные темным янтарным напитком, и поставил одну перед моим носом. Затем жадно припал к своей и на минуту забыл обо всем на свете.

Утолив первую жажду, он немного приободрился, и даже в глазах у Николая Петровича появилось что-то, похожее на юмор.

– Что же вы не пьете? – добродушно сказал он. – Здесь хорошее пиво, чешское… Что бы мне ни говорили, а лучше чешского пива нет!

Для приличия я отхлебнул глоток горьковатого ароматного напитка и сказал:

– Так что же там насчет грязного белья?

Груздев посмотрел на меня, насмешливо прищурившись. Кажется, хорошее настроение возвращалось к нему. К сожалению, вместе с настроением вернулась и развязность, свойственная выпивающим людям, – тот особенный панибратский тон, который в любой момент мог сделаться или оскорбительным, или заискивающим в зависимости от обстоятельств.