Лицо на продажу

Мне вдруг стало неуютно. Я внимательно посмотрел на Груздева, пытаясь понять, знает ли он о моей профессии или это просто пьяное озарение. Во всяком случае, мне показалось, что Николай Петрович наслаждается моим замешательством. А он торопливо выпил следующую рюмку и подмигнул мне.

– Не смотрите на меня волком, – развязно сказал он. – В сущности, мне наплевать, кто вы такой… Только знаете, что я вам скажу? – спросил он достаточно громко.

– И что же вы мне скажете? – нарочно понижая голос, поинтересовался я.

– Бросьте вы эту Малиновскую! – все с тем же апломбом заявил Николай Петрович. – Зачем она вам нужна? Вы любите неприятности?

Это уже было мало похоже на озарение – скорее на откровение. Я грубо схватил Груздева за руку и притянул к себе.

– В чем дело? – тихо, но грозно спросил я. – Что такое у вас на уме?

– Не… не хватайте меня! – выкрикнул Груздев. – Вы не имеете права! Липовый мент!

– Откуда вы знаете, что я не милиционер? – без особой надежды спросил я.

Николай Петрович был как раз в том состоянии, когда на человека не действуют никакие доводы и море кажется по колено. На мой вопрос он ответил коротко и веско, весьма довольный собою.

– Знаю! – сказал он.

В полном бессилии я посмотрел на его небритое злорадное лицо и понял, что самое лучшее – убраться отсюда поскорее. Не говоря ни слова, я встал и пошел к выходу. Груздев, кажется, все-таки окликнул меня, но я даже не замедлил шага.

Однако в следующую секунду я просто остолбенел – в дверях стояла Малиновская собственной персоной!

Ее фигура выглядела весьма мрачной – черное кожаное пальто, гладко зачесанные темные волосы и совершенно неуместные в этой обстановке черные солнцезащитные очки, по контрасту с которыми лицо выглядело необычно бледным. Какое-то мгновение мы разглядывали друг друга, а потом она повернулась и быстро пошла прочь.

Я бросился за ней вдогонку. Правда, у меня хватило ума забрать из гардероба плащ и чемоданчик. Но одеваться я уже не стал и выскочил на улицу.

Малиновская огибала большой черный автомобиль, стоящий у тротуара, намереваясь занять место за рулем. Голова ее была опущена, пальцы она стиснула на воротнике у горла, словно удерживая рвущийся из горла крик.

Я подскочил к машине и успел запрыгнуть на переднее сиденье почти одновременно с хозяйкой. Где-то в уголке мозга мелькнула мысль о голубой «Тойоте», но тут же пропала. Как, впрочем, и все остальные мысли – потому что в тот же миг шею мою захлестнула наброшенная сзади удавка. Я снова попался на этот старый трюк.

Убивать меня не стали – наверное, сначала со мной собирались поговорить. Но ни пошевелиться, ни произнести хотя бы слово я не мог, и мне оставалось только терпеливо ждать, с трудом, как засорившийся шланг, втягивая в себя воздух.

Малиновская как ни в чем не бывало снова вышла из автомобиля, и ее место тут же занял какой-то громила. На этот раз наша встреча с этой необыкновенной женщиной прошла на очень высоком уровне – без взаимных упреков, оскорблений и даже вообще без единого слова. Благодарить за это мне следовало, конечно, коллегу Груздева и собственную непроходимую глупость. Весь вопрос был в том, представится ли мне теперь такая возможность. Об этом наверняка знали люди, сидевшие рядом со мной в машине, но они благоразумно помалкивали, и единственное слово, которое я от них услышал, было «Поехали!».

Глава 14

Не знаю, куда меня завезли, но, кажется, это был район Марьиной Рощи. Определил я это весьма приблизительно – даже не столько определил, сколько предположил, когда с шеи моей наконец убрали веревку и вытолкнули из машины. Я почти задохнулся и едва не терял сознание, поэтому был вынужден опереться о капот машины, от которого исходило умиротворяющее тепло.

Очухаться мне не дали и тут же поволокли куда-то, до боли вывернув руки. Единственное, что я успел понять, – что мы находимся на стройплощадке. Поблизости высилась громада недостроенного многоэтажного дома, зияющая провалами незастекленных окон. Именно туда меня и препроводили, действуя весьма далекими от любезности методами. Внутри здания, где стоял особенный запах камня, строительной пыли и какой-то химии, меня поволокли наверх по широкой бетонной лестнице без перил. Шарканье многих ног отдавалось от голых стен назойливым эхом.

Шли мы долго и поднялись, по моим подсчетам, на уровень седьмого этажа. Цифра эта считается счастливой, и я всегда испытывал какое-то необъяснимое удовлетворение от того, что живу на седьмом этаже, но в данных обстоятельствах мне показалось, что забрались мы чересчур высоко.