Русские инородные сказки 2

Поэтому на острове близ шишки на ровном месте, как в машине Лиувилля, были представлены все слова, все фразы и все сочетания — на всех языках мира.

Мы провели несколько часов, разглядывая удивительные переплетения разнообразных буковок. И Носоглоточный Храповицкий ещё раз доказал зоркость своих глаз. Он обнаружил надпись следующего содержания "Слыхали Пустой звук, а потом поедем смотреть Золотого Сруна. Догоняйте, друзья. Дима, Ваня, Алёша. 1881".

Мы восприняли это как руководство к действию. Непонятно только было, где найти пустой звук.

XXIX

"Алко" неутомимо пробирался вперёд, карабкался на крутые волны и падал в водяные пропасти.

Да уж, мы сильно изменились во время нашего путешествия — например, боцман Наливайко перестал бриться, а я, наоборот, начал.

Всадница без Головы всё реже теряла голову. Конь её давно не валялся, и на одном из встречных островов был подарен индийскому принцу. Тот долго смотрел дарёному коню в зубы, плевался, лопотал что-то, но подарок принял.

Однажды ночью я вышел на палубу. Надо сказать, что мы все стали очень странно спать — половина команды спала в обнимку, некоторые спали под мышкой, другие насмарку. Я же мучался бессонницей. У нашей зенитной пушки я увидел огонёк сигареты.

Это был Кондратий Рылеев. Мы помолчали дружески часа полтора. Вдруг Рылеев сказал:

— Эге! — и уставился в черноту ночи.

Я уставился туда же.

— Знаешь кто это? — спросил Рылеев совершенно риторически. — Это "Ползучий Нидерландец", корабль, который принадлежал раньше Брэнду Фоккевульфу, что ходил под парусами даже ночью, за тридцать три месяца от Батавии до Амстердама. Потом "Ползучего Голландца" купил путешественник Ван Страатен и с доброй надеждой задул в мыс Горн. Но спонсорами путешественника была сталелитейная компания и они ему склепали паруса из железа. И вот, поскольку их спустить нельзя, они до сих пор плавают по морям и по волнам.

Я вздохнул. Мне было жалко нидерландцев.

Между тем, нидерландец приблизился к нам и пошёл борт в борт. Прямо напротив нас на его палубе, рядом с огромными бочками, сидел маленький человек в комбинезоне. Нос его был красен, а борода — седа.

— Я конопатчик Абрам Клабаутерманн. В бурю сижу на мачте. А сяду на рею — жди беды.

По палубе, впрочем, сновали и другие члены экипажа, но они не обращали на нас никакого внимания.

— Да, есть в этом некоторая неловкость, — согласились мы. Наконец, нам надоело перекрикиваться, и достав бутылку рома, мы полезли в гости. Носоглоточный Храповицкий, что нёс собачью вахту, посмотрел на это неодобрительно, но ничего не сказал.

Два корабля шли вровень, полная Луна путалась в снастях то одного, то другого. Конопатчик рассказывал нам матросские байки про "Ноев ковчег" и «Титаник». И нам начало отчего-то казаться, что лучи нашей судьбы уже начинают собираться в фокус. Мы с Рылеевым думали, что матросы чужого корабля сделают нам замечание. Но, эти непостижимые люди, погруженные в размышления, смысл которых мы не могли разгадать, проходили мимо. Прятаться от них было в высшей степени бессмысленно, ибо они упорно не желали видеть нас.

Вдруг он шикнул на нас. На палубе появился чужой капитан в широкополой ковбойской шляпе. На нём был широкий рваный цирлих, подпоясанный широким ремнём. На ремне, в жёлтой кобуре, болтался манирлих. Отчего-то стало понятно, что он нам не будет особенно рад.

Так и выходило.

— Вы нашего капитана не трогайте, у него жена утонула, — предупредил Клабаутерманн.

— Надо спрятаться, — согласился Кондратий Рылеев.

Конопатчик с этим согласился и побежал куда-то по своим делам.

— А что ж не спрятаться, давайте спрячемся, — сказал и я. Едва успели мы начать подыскивать себе убежища, как звук шагов рядом заставил нас ими воспользоваться.

— Я, пожалуй, как советуют книги, спрячусь в этой бочке, — решил Рылеев и полез в бочку из-под яблок.

Мне досталась бочка из-под солёных огурцов. Дух в ней стоял тяжёлый, и было довольно сыро.

Рылееву повезло больше — бочка у него была уютная, и он тут же забормотал:

— Для того, чтобы услышать что-нибудь интересное, нужно хорошенько спрятаться.

Я совершенно не понимал, что мы тут можем услышать, и, к тому же, меня тревожило другое обстоятельство. Ну, как сейчас отвернёт Храповицкий с курса, и будем мы с местной нидерландской командой по гроб жизни общаться. Мимо моего укрытия тихой, нетвердой поступью прошел капитан. Лица его я разглядеть не мог, но имел возможность составить себе общее представление об его внешности, которая свидетельствовала о весьма преклонном возрасте и крайней немощи. Колени его сгибались под тяжестью лет, и все его тело дрожало под этим непосильным бременем. Слабым, прерывистым голосом бормоча что-то на неизвестном мне языке, он подошёл к палубному ларю, где были свалены в кучу какие-то диковинные инструменты и полуистлевшие морские карты. Вся его манера являла собою смесь капризной суетливости впавшего в детство старика и величавого достоинства бога.