Русские инородные сказки 2

Там, невидимый ещё глазу, ждал нас Золотой Срун, сам не ведая того.

Берег был всё ближе. Скоро стало видно, что на этом берегу стояла Коломенская Верста, цепляясь за облака. На ней, однако, не было никаких явных цифровых обозначений.

Капитан задумался.

— Скажите, Кондратий, — спросил он, окончив задумываться и раздумав, — кто, по вашему мнению, тут живёт?

Рылеев, впрочем, спал. Себастьян Перрейра, решив снова послужить обществу, вынул у него из-за пазухи изящный сафьяновый томик и прочитал вслух:

— Племена, эти многочисленны и загадочны, как население Средиземья. Местность подальше на этнографических картах заляпана зелёным помётом точек, означающим редкое население. Севернее живут нганасаны, южнее на карте красные кружки кетов, тех, что зимой в окна землянок вставляли льдину. А вот эвы, живущие также и в Китае топают оленьими камосами по серому цвету карты. "Их обеспеченность оленями была невелика" — скорбно вздыхают о них справочники. Ламуты и сами называющие себя «орочель», что значит «оленные», имеют в загашнике, за плечами и в сундуке культ медведя, тайги, огня воды и солнца. Многочисленные долганы, селькупы, ворочаются сейчас ближе к нам. Жёлтый цвет на моей карте присвоен племенам даргинцев и шорцев. Есть тут и каргасы. Языки их всех спутаны и исчезающи — как исчезающи они сами. Сгинувшие от болезней сымско-касские кеты, что осенены крестом, но духи и дух анимизма до сих пор гуляют над их лесами, дымной памятью об исчезнувших. Около большого озера карта окрашивается салатным цветом — цветом ленточек на ветках близ священных мест — родников и камней.

И повсеместно здесь отмечены в проживании люди, называющие себя русскими, народность, куда более загадочная, чем маленькие ежи, притворившиеся северными оленями.

Мы переглянулись с гордостью.

Переглянулся даже Себастьян Перрейра, решив отныне навсегда зваться Егоровым. Или, хотя бы принять двойную фамилию.

На берегу стоял храм Свечки и Кочерги. Двери его были заперты, настоятель, а равно и прихожане отсутствовали.

— Экуменисты хреновы, — Наливайко пнул дверь, и мы начали искать местного жителя или, хотя бы, телефонную книгу.

На пустой площадке стояла огромная колода и не менее огромный пень.

— Это метафора бытия, — сразу сказал Кондратий Рылеев.

Но обнаружилось, что мы всё же не одни. Из-под колоды резво выползла подколодная змея. Сразу было видно, что это настоящий Гад Полосатый.

Змея посмотрела на нас и снова спряталась.

— Нет, это больше, чем метафора, — сказал Кондратий Рылеев. — Это Знамение. Я вернусь на корабль.

И сколько мы не упрашивали его, он исполнил своё намерение беспрекословно, точно и в срок.

— Мы вступаем на особое пространство, территорию неожиданностей и случайностей, — сказал Носоглоточный. Он должен был сказать это по долгу службы, и, сказав, счёл свой долг исполненным.

Мы радостно согласились, что только это нам и нужно. Действительно, случайности и неожиданности — о чём ещё только и можно мечтать.

И мы приступили к ним с упованием.

XXXI

Кондратий Рылеев, верный Знакам и Знамениям, больше не хотел сходить с корабля. Мы, правда, поняли, что он просто боится разочароваться. К тому же кому-то надо было остаться за старшего и привести корабли в бухту, поближе к Дарьиной роще.

Вот он о чём-то посоветовался с нидерландским капитаном, и они решили не сходить на берег.

Впрочем, поскольку мы собирались забрать с собой Золотого Сруна, Кондратий Рылеев надеялся рассмотреть подробнее и пристальнее нашу добычу позднее.

Мы же решили большую часть пути сделать по суше. И эта суша стоила того.

Перед нами был весь мир. Здесь, на острове, к которому мы плыли столько лет, было всё — и арбузные груди, и мослы с козлами.

Здесь были грецкие орехи и брюссельская капуста, бенгальские огни и краковская колбаса, исландская сеть и чешское пиво, бразильский кофе и шведские спички, французская любовь и русская водка, восточные сладости и западный образ жизни, банановые шкурки и бешеные огурцы.

Чем дальше мы продвигались, тем более пересечённой была местность. Она прямо-таки была иссечена и зачёркнута.

Не задорого мы наняли провожатого и следующим утром отправились в путь. Перед нами лежала скатерная дорога, кюветы были расшиты крестиком, осевая линия — гладью, а кое-где дорога хранила следы от еды.