Одна минута и вся жизнь

— Пожалуйста, ваш пригласительный.

— Вот.

Дана протягивает в окошко глянцевую открытку. Охранник тщательно сверяет ее со списком приглашенных. Полагается еще проверить документы, но женщина в машине так волшебно красива, а бриллиант на ее пальце стоит целое состояние.

— Пожалуйста, проезжайте. От аллеи направо, к главному входу.

Виталий поднимает стекло и едет вперед. Он понимает, что Дана злится, но он не мог отпустить ее одну. Он даже приблизительно не представляет, что она собирается сделать. На все расспросы Дана отвечает хмурым молчанием. Он знал это ее суеверие — не распространяться о своих планах, чтобы не спугнуть удачу. Полдела сделано — Танкер мертв, а папка у Градского, Виталька сам ее отвез.

— Ты не успеешь даже вытащить оружие. — Виталий нарушает тишину, нервы его на пределе. — Кстати, где ты его спрятала?

— Я сама — оружие. — Дана усмехается. — У меня есть одна чудесная штучка в стиле Борджиа.

Виталий замолкает. Наверное, Дане известно что-то, чего не знает он. Но тревога нарастает, и он ничего не может с этим поделать.

«Какая-то у нее штучка в стиле Бор… Как она там сказала? В чьем стиле? Данка не может без вывертов. Я бы просто „заказал“ ублюдка, и никакая охрана его бы не спасла, а тут ведь целое дело… Господи, ну хоть ты скажи, за что мне это наказание — любить сумасшедшую!»

— Я люблю тебя, Данка.

— Я тоже люблю тебя. — Она кладет ладонь на руку Виталия. — Но мы пока не будем это обсуждать. И запомни: что бы ни случилось — не вмешивайся, ни в коем случае. И постарайся не попадаться на глаза радушному хозяину, он может тебя узнать.

— Но…

— Все, Виталька, закончили прения. Не мешай мне, ладно?

Он паркует машину и открывает перед ней дверцу. Он любуется ею, как любуются и многочисленные охранники. Наверное, сама королева не была бы более величественной, нежели Дана в эту минуту. Она опирается о руку Виталия, и они поднимаются по широким мраморным ступеням. Этот дом принадлежит их врагу. И все в нем — ворованное. Но им нет сейчас до этого никакого дела. Они не затем сюда пришли, чтобы судить. Они пришли, чтобы привести в исполнение приговор.

— Похоже, веселье в самом разгаре. — Дана легким движением отправляет шубку в руки подоспевшего слуги. — Идем, дорогой, полюбуемся на этот праздник жизни.

Они входят в ярко освещенный зал. На возвышении устроился оркестр, звучит блюз. Снуют официанты, и Дана берет с подноса бокал шампанского. Глядя на публику, собравшуюся здесь, нипочем не скажешь, что этот праздник происходит в стране, где дети и старики роются в помойках, где больные умирают, потому что нечем оплатить лечение, где вообще люди больше умирают, чем рождаются. Но собравшихся в этом зале подобные мелочи совершенно не волнуют. Здесь мелькают те же лица, что и на экранах телевизоров. Только яростные оппоненты и непримиримые противники сейчас не спешат продолжать свои баталии, а пьют и смеются, беседуют вполне мирно и непринужденно. Правильно, здесь не надо притворяться. Ворон ворону глаз не выклюет.

— Я так понимаю, вся их вражда и антагонизм — актерство чистой воды. — Виталий озадаченно оглядывается вокруг. — Просто договорились между собой: тому такую роль, тому — другую, чтобы подостоверней было. А народ ведется. Они, стало быть, для вида побьют друг другу морды, обольют грязью, а потом оттягиваются. И рады небось, что развели лохов! Мы так в детстве играли: это красные, это — белые, или наши — и немцы, помнишь?

— Вот лохам и поделом! — Дана раздраженно сжимает пальцы Виталия. — Слушают этих уродов, ведутся, выбирают их — пусть не жалуются.

— А что делать?

— Я тебе покажу, что с ними надо делать. Вот прямо сегодня и покажу. Идем танцевать.

Волны музыки подхватили их, и Дана видит горячие глаза Витальки, такие близкие и родные.

«Какие у него глаза! Боже, ну о чем я думаю? Нет. Нам снова по семнадцать лет, и сейчас он поцелует меня».

— Я люблю тебя, Данка. — Виталий шепчет ей это горячо и самозабвенно.

— Я знаю. — Она смотрит в другой конец зала. Там стоит человек, ради которого она проделала столь долгий и трудный путь.

— Знаешь? Ничего ты не знаешь! Что я почувствовал, когда мне сказали, что ты выходишь замуж? А потом, когда Цыба рассказывал, как ты счастлива? Нет, это хорошо, что ты была счастлива, но я…