Прогулки по чужим ночам

— Да, ни один скелет в шкафу не стоит вечно, а иной раз вываливается именно тогда, когда это совершенно не нужно. Тебе уже известно, кем были твои родственники?

— Ну, дедушка у меня, похоже, просто уникальный.

— Да. Но в семейном дуэте первую скрипку вела именно Ольга Андреевна. А этого никто, кроме меня, не знал. Они познакомились в отряде СМЕРШ в середине войны, Ольга была достаточно опытным агентом, Василий — молодым восторженным парнем, полным желания разоблачать врагов. Они и поженились по идейным соображениям, ни о какой любви речи там, конечно, не было изначально. Они вместе заседали в трибунале, но главенствовала всегда Ольга. Вот такая пара: муж всегда на виду, открыто борется со всем и всеми, а жена словно и отношения ни к чему не имеет. Но именно Ольга была более ценным агентом. Когда родилась Люба, ее сразу же отдали бабушке, матери Василия, и там она росла до совершеннолетия. Люба практически не виделась с родителями, которые жили своей привычной жизнью. Я ведь еще в войну знал обоих и цену им знал тоже. Солдаты на передовой, а эти — в заградотрядах, у них за спинами. А когда боя нет — тоже тут как тут, прислушиваются к разговорам и доносы строчат. Многих солдат расстреливали во время атак — поди знай, чья пуля в него попала! А вот после войны такая возможность исчезла, к сожалению...

— Странные вещи вы говорите.

— Почему? Я попал в КГБ сразу после войны, меня сначала в милицию направили, а через год предложили более ответственный участок работы. Я пытался оправдать доверие, да и гадов разных тогда немало было — диверсанты, перебежчики... А потом «оттепель», все верили, что настал конец этому сумасшествию. Но все оказалось сложнее. Открытых репрессий не стало, но Климковские все равно остались при деле. Правда, расстрелы не проводили, но не одного и не двух хороших людей с их подачи отправили туда, откуда они уже не вернулись. А потому, получив дело Чабанчука, я увидел возможность насолить Климковскому. Талантливого парня обвиняли в антисоветской деятельности. Изучив материалы, я доказал, что обвинения притянуты за уши. Чабанчук был совершенно растерян, никак не мог понять, как могло случиться так, что все по отдельности вроде бы правда, а если собрать вместе, то ложь? Да, он курит импортные сигареты, да, любит поэзию Бернса и Китса, знаком с Клаусом Вернером, и письма — ну что в них такого, что тянет на обвинение в антисоветчине? Отказ подписать письмо в осуждение какого-то поэта? Глупости.

Я доказал начальству, что парень никакой не враг, а Климковский просто сводит с ним счеты. Чабанчуку было предписано на четыре года покинуть институт и поселиться в указанном месте под негласным надзором КГБ. Совсем отпустить его я не мог, у Климковского было достаточно связей, чтобы досаждать ему снова. А потом случилось то, что случилось: их дочь Люба забеременела, и когда стало известно, кто отец будущего ребенка, Климковским стало не до козней. Они проглядели врага в собственном доме — так они считали.

Дочь они не любили. Я не хочу вдаваться в причины этой нелюбви, но Люба платила им тем же. Она выросла у бабушки в деревне, среди простых людей, старушка очень любила внучку, а невестку боялась и ненавидела. Но бабушка умерла, когда Любе исполнилось восемнадцать лет, и Климковские были вынуждены заняться ее судьбой. После института пристроили ее в отдел технического перевода, где Люба увидела, как относятся к ее родителям другие сотрудники. А вот Любу все любили, она была очень славной девочкой — простой, доброй, солнечной. Возможно, это и подтолкнуло к ней Клауса, и у них случился роман. Клаусу нужно было возвращаться в ГДР, а он хотел жениться на Любе и увезти ее к себе. Но случилось так, что больше он Любу не видел, его не пустили в Союз, а Люба пропала.

Климковские заперли дочь под надзор — до родов. А когда ты родилась, Любе пришлось написать отказ, но она дала тебе имя. Она надеялась, что Клаус сможет найти и забрать тебя. Несколько раз она навещала тебя в доме малютки, но разве можно что-то делать у нас тайком? Тебя перевезли в другой город, а Любу отправили в психушку — мать донесла на нее, надавила на все рычаги, началось следствие, и у Любы произошел нервный срыв — она попала в дурдом. Ведь у нее из-за отказа от дочери была сильная депрессия. А тут еще допросы...

Клаус все время присылал запросы о ребенке, но бесполезно. Когда Любу выпустили и она сделала запрос о своей дочери, ей ответили, что ребенка отдали приемным родителям. Это придумал я, знал, что ей с таким диагнозом дочь не отдадут, и решил избавить ее от борьбы с опекой. Тем временем Ольга потребовала поменять тебе имя и фамилию, чтобы Клаус не смог отыскать тебя и попросить свидания. На то время он уже жил в Федеративной Германии, и как раз тогда твое дело попало ко мне. Когда я изучал все подробности, меня передергивало. Такое сотворить с единственной дочерью! Я решил во что бы то ни стало сохранить тебя. Сначала мне просто хотелось в очередной раз насолить Климковским. К тому времени мое звание и объем полномочий позволяли прекратить их деятельность, что я сразу же и сделал. Климковские вышли на пенсию. А я нашел тебя и сделал все, чтобы ты попала в Березань. Я сам отвез тебя туда. Маленький городок, далеко от Новопокровска, небольшой интернат с отличными условиями — никому и в голову не пришло бы искать тебя там, а документы я засекретил.