108  

Иду дальше. Катечка Кузнецова вовсю торгует «Анжеликами», нахально прибавив к установленной цене еще пятерку; сурово грожу ей пальцем и собственноручно переписываю ценник, но для себя помечаю, что товарная стоимость бумажного женского счастья вполне может быть повышена не далее как завтра утром: все равно ведь расхватывают, безумицы, только на моих глазах два тома купили.

Ираида Яковлевна то и дело прикладывается к фляжке, где, по моим сведениям, плещется не кофе с коньяком, как она уверяет, а дешевый кофейный ликер. Потому взор ее томен, а на вопросы покупателей старушка отвечает как прекрасная принцесса на предложения докучливых женихов. Ираида славная тетка, но время от времени ударяется в тихий дамский запой, и только мое ангельское долготерпение позволило ей так долго продержаться у нас на службе. Она это знает и потому безропотно позволяет мне конфисковать заветную флягу. Иду в ближайшее кафе, требую положить в чашку четыре ложки растворимого кофе, столько же сахару и залить этот кошмар кипятком. Наверное, это очень вредно для здоровья, но нашатырного спирта у меня при себе нет. Ираида безропотно выпивает адскую смесь, робко хвалит вкус и крепость (господи, кажется, ей действительно понравилось!) – и понемногу приходит в себя. Теперь ее можно оставить наедине с книгами и покупателями до самого вечера и не беспокоиться о дурных последствиях, ибо их, скорее всего, не будет.

Потом я навещаю еще пять торговых точек, где все в полном порядке. Настолько в порядке, что это выглядит весьма подозрительно. Уж не обладают ли мои продавцы телепатическими способностями, возможностью отправлять друг другу сигнал тревоги: «Мэд Макс вышел на тропу войны, будьте осторожны» – кто знает, мой дорогой Ватсон, кто знает…

Но я иду дальше. И, приближаясь к Белорусскому вокзалу, вдруг замечаю в толпе знакомые лица. Мои книготорговцы могут расслабиться, зловредный их начальник сковырнулся с маршрута, похерил свой рабочий график, забыл не только о существовании разбросанных по Москве книжных лотков, но и о важных встречах, назначенных на четыре и пять пополудни. Только два образа сейчас населяют мое опустошенное сознание: бледный мужчина средних лет, с лошадиным лицом и коротко подстриженной бородкой, а рядом с ним миниатюрная блондинка. Таинственные незнакомцы из «Венского кафе», из несбывшейся вероятности, куда я случайно забрел в мае, в тот день, когда «лишился судьбы». Точно они. Марк и… как зовут женщину, я, кажется, так и не узнал: спутник не обращался к ней по имени, а я не решился спросить. Эти люди научили меня, как добыть новую судьбу взамен износившейся старой; рядом с ними я впервые в жизни понял, что нахожусь среди своих, ощутил «голос крови» – так, наверное, чувствует себя воспитанный людьми волчонок, когда впервые оказывается в лесу, меж своих собратьев.

И еще я откуда-то знал, что должен непременно быть рядом или просто заодно с ними.

«Если нам следует быть „заодно“, ты встретишь нас в другое время и в другом месте» – вот что они мне сказали. Ну вот, встретил. Значит?.. Ага, еще как значит! Только это и важно сейчас. Только это.

Я почему-то никак не мог их догнать. Хожу я быстро, да и лавировать в плотной московской толпе давно уже научился, но таинственная парочка владела искусством стремительного перемещения в пространстве не менее виртуозно. Между нами все время сохранялась дистанция, метров пять-шесть всего, но преодолеть их я не мог, как ни старался. Вполне достаточно, чтобы не терять их из виду, но слишком много для человека, который внезапно потерял голос и способен лишь сипло шептать, изумляя ближайших попутчиков: «Да оглянитесь же, посмотрите же на меня, черт бы вас побрал!»

На бородатого мужчину и белокурую женщину заклинание сие не действовало. Они шли не оглядываясь, и я мог лишь зачарованно следовать за ними, почти не замечая несообразностей, постепенно проявляющихся в окружающем пейзаже. Откуда бы взяться двухэтажным особнякам с остроконечными крышами и застекленными верандами на Большой Грузинской? Как могла зацвести белая акация в октябрьской Москве? С каких это пор Тишинская площадь вымощена мелким булыжником? Что за странной моде следуют прохожие, закутавшиеся в просторные цветные плащи с монашескими капюшонами? Эти вопросы шипели на поверхности моего разума, как пивная пена над кружкой. И, подобно пене, они стремительно таяли, оседали на дно, исчезали почти бесследно, оставляя после себя лишь блеклые воспоминания, что вот ведь были у меня какие-то дурацкие вопросы, да все вышли, не дождавшись даже смутного намека на ответ.

  108  
Предыдущая страница Следующая страница
×
×