Код фортуны

Что же на него сейчас нашло?

Он плеснул в бокал еще одну щедрую порцию коньяка и дотянулся до телефона. Подкинул мобильник на ладони и вновь положил на стол. Инга обязательно спросит, когда он прилетит, имея в виду обрушившиеся на нее проблемы. А он не знает, как сказать ей, что вообще не сможет прилететь – даже к ней на день рождения, который совсем скоро. Обстоятельства… Черт возьми, обстоятельства! В его бизнесе вдруг что-то пошло вразнос. Убытки за убытками – за пару дней его бизнес вдруг затрещал по швам. Не смертельно еще, конечно, но урон уже был нанесен серьезный. Плюс к этому арестовали одну из рыболовных шхун, выявив какие-то нарушения. Серьезная проверка грозила и остальным. Ему сейчас никак, совсем никак нельзя было отлучаться из города. И следовало разгребать лопатой эти кучи дерьма, потому что, если что-то пойдет не так, многие его люди останутся без работы. И, стало быть, многие семьи – без дохода. Семьи, которые живут за счет того, что зарабатывают отцы-рыболовы. И в этих семьях немало ребятишек, которых нужно поднимать.

Бросить сейчас своих рабочих и лететь в Москву утешать подругу он никак не мог. Чувствуя себя подлецом, Алексей обхватил ручищами бритую голову и тихонько застонал, как от боли. Дилемма.

Переживаний добавляла и дочь, с которой вдруг стало происходить что-то странное: ее обмороки, крики, конвульсии. Нужно было бы сказать об этом Инге, но он и это замалчивал. Это вторая причина, почему он до сих пор не набрал номер девушки. Инга обязательно спросит о Лизе, и ему придется признаться, потому что врать он не умеет.

И все же он наконец решился и, сделав еще один большой глоток коньяка, набрал номер.

– Да, Алексей? – ответила она почти сразу, видимо, ждала от него звонка. Голос у нее был потухший, и Чернов испытал двойственное чувство – с одной стороны, пожалел о том, что не позвонил Инге раньше, с другой – ему вдруг стало так тоскливо от услышанных интонаций, что захотелось немедленно повесить трубку.

Как было бы здорово просто болтать, как раньше! Шептать нежности, делиться подробностями прошедшего дня, желать друг другу спокойной ночи, тридцать раз прощаться и вновь цепляться за какой-нибудь нелепый предлог, чтобы не вешать трубку и опять болтать. Что говорить в случаях, когда требовалась поддержка, Алексей не знал. Инга однажды справедливо назвала его «толстокожим медведем» (в какой ситуации – он уже и не мог вспомнить). Он и правда был толстокожим – скупым на проявление эмоций, будь то радость или горе. Только гнев у него получался лучше всего. Но это отнюдь не было заслугой. «И почему же ты меня, такого толстокожего, любишь?» – спросил он у нее тогда в ответ. На что она засмеялась и отшутилась тем, что она, как психолог, добралась до его уязвимой тонкой души.

Она ждала, что он скажет. Алексей слушал дыхание девушки в трубке и тоже молчал. С каких слов начать разговор?

– Леш?.. – позвала, не выдержав, она.

– Да, Инга, я тут. Здесь. Как ты?

– Как-как… – вздох.

Дурацкий вопрос, он и сам понимал. Как она может себя чувствовать?

– Ты уже видел новости?

Как хорошо, что она первая начала этот разговор.

– Да. Соболезную.

И тут ее прорвало. Она, захлебываясь словами и слезами, говорила и говорила – об этой певице, о том «уроде», который посмел поднять на нее руку, о своих переживаниях («Она меня в ресторан после концерта приглашала! А я отказала! Почему?! Если бы я пошла, этого бы не случилось!»). И ни слова о выдвинутых ей в прессе обвинениях и грязи, щедро выплеснувшейся на нее. Алексей слушал Ингу молча, не перебивая, хоть и не все слова откладывались у него в сознании. Он боялся, что, когда она закончит говорить, задаст ему логичный вопрос о том, когда он приедет. Так и вышло.

– Когда ты приедешь, Леш?

Он замялся. Хоть и ожидал этого вопроса, но подготовиться к нему не успел.

– Приеду, Инга. Но не сейчас. Не могу… Даже на твой день рождения.

– Почему?

Голос у нее поменялся. Но прозвучал не обиженно или рассерженно, как он предполагал, а удивленно.

Он, ненавидя себя, принялся рассказывать о возникших у него проблемах, аресте рыболовной шхуны, о находящихся под угрозой увольнения рабочих. Говорил и понимал, что его проблемы выглядят отговорками.

– Понятно, – растерянно протянула она. И неожиданно предложила: – Хочешь, я приеду? Да, да, Алексей, это было бы хорошо! Я бы тебя поддержала и к тому же, пока ты улаживал бы возникшие проблемы, занималась Лизой. У девочки скоро каникулы, и нехорошо будет, если она вместо ожидаемой поездки в Москву проведет их одна дома.