Месть божьей коровки

– А он? Что он?

– А ему тоже мало не покажется. Сговор с директрисой психушки, аморалку и покушение на ритуальное убийство. Из-за последнего пункта его не выпустят под залог до суда на свободу, – деловито пояснил Рустем.

– Йес! – возликовала Яна. – Все-таки мы разогнали эту шайку-лейку!

– Это точно! Я рад, честно говоря, что и мы при этом остались живы, – не смог не отметить Рустем.

– Что у меня с головой? – снова пощупала свои бинты Яна.

– Огромная шишка, но жить будешь, – ответил Рустем.

– Еще недавно я бы в этом усомнилась, – вздохнула Яна.

– Я рад, что с тобой все хорошо. Пусть у тебя другой парень, но я имею право сделать то, что сделаю, – проговорил Рустем, наклонился к ней и поцеловал.

Яна закрыла глаза и поплыла по волнам удовольствия. В конце концов, она не состояла в официальном браке, и ее чертовски привлекал этот парень. Она только что пережила шок, и, в конце концов, это был всего лишь поцелуй. Она могла найти еще с десяток причин, почему позволила себе это, но все равно не оправдалась бы в глазах общественных моралистов-максималистов, и ей было бы неудобно перед Карлом Штольбергом. Поэтому наилучшим вариантом для нее было просто спрятать «голову в песок», не задумываться о последствиях.

Наконец-таки она оторвалась от него.

– А… это… что? Кто?

– Что? – прожег ее взглядом Рустем.

– Кто убил Марию Литвак и ее любовника?

– Точных доказательств пока нет: но подозревается Шимякин.

– Зачем?

– Мотив неизвестен, но его вообще хотят психически освидетельствовать, так как его поведение уже после задержанния несколько неадекватно. Может, просто для острастки местного населения? Чтобы больше уважали и боялись?

– Мы-то с тобой сразу почувствовали, что он виновен во всех смертных грехах, – снова удовлетворенно произнесла Яна.

– Ага, и чуть ценой собственной жизни не доказали это, – подтвердил Рустем.

– Что с Олесей?

– Она с мамой, все хорошо. С тобой хочет поговорить следователь. Ты готова? – спросил Рустем.

– Кто бы сомневался, – хмыкнула Яна и лихо козырнула, – всегда готова!

На железнодорожных вокзалах всегда царит своя атмосфера. Особый микроклимат места без привязанности к чему-либо. Сюда люди либо приезжают, либо отсюда уезжают, а сам воздух наполнен хлопотами, мыслями о доме и родных, о каких-то планах, делах и надеждах. Кто в отпуск, кто, наоборот, на заработки. Лица сосредоточены, взгляды поверхностны, и все это под людской гул, под стук чемоданов на колесиках, под специфический запах железа, трущегося о железо. Яна любила вокзалы, они всегда вселяли надежду на новое и, естественно, лучшее. Они с Рустемом стояли на перроне в окружении провожающих, в роли которых выступали Олеся со своей мамой и Вова Царев.

– Спасибо, что вернули мне дочь и помогли посадить старого развратника, – проговорила сияющая Елена Евгеньевна.

– Спасибо за звездочку мне на погоны, – добавил следователь.

– Не за что, – ответили хором Яна с Рустемом, и Яна пояснила: – Вообще-то мы ехали не для этого, но уж что получилось, то и получилось.

– Рухнула такая местная достопримечательность, такая глыба – Егор Шимякин, просто не верится! – сказал Царев, блестя своими линзами на солнце.

– Да мерзавец он! Достопримечательность! – передразнила его Елена Евгеньевна. – Тьфу!

– Не кипятитесь, теперь все хорошо, ни он, ни его сообщники долгое время не выйдут на свободу, – пояснил Царев.

– Провожающие, покиньте вагон! – раздался громкий голос проводницы.

– Нам пора! – Яну охватило смутное беспокойство, как в страшном сне, когда бежишь и не успеваешь на поезд.

– До свидания! – Олеся поцеловала Яну и Рустема, а Елена Евгеньевна украдкой вытерла слезу.

– До свидания, Олеся! – обняла Яна девушку.

– Если бы не вы…

– Не надо! Не плачь! Заботься о маме, теперь тебе ничего не угрожает. Ты очень умная, ты так здорово придумала с картиной. Если бы не она, мы бы никогда не нашли твою маму.

– А ты очень смелая, ты бы не попала в такую ситуацию, как я… Полгода в страхе! Я не знала, что делать, как вызволить маму… Ты бы что-то придумала…

– Ну все! Без нюней. Счастливо! – Яна оторвала от себя девушку и посмотрела в хмурое и опухшее лицо проводницы.