Аромат колдовской свечи

Откуда-то издалека, словно из другого мира, еле различимо доносилась тонкая электронная музыка, что-то напоминающая, чем-то знакомая и вызвавшая в душе крошечное тепло, будто именно этого звука Ника очень ждала и наконец-то дождалась, пусть и поздно. И тени немного отступили от нее. Но едва смолкла мелодия – Ника вновь впала в отчаяние, и тени снова приблизились к ней.

* * *

Он не успел.

Может, ему не хватило одного дня, а может, и часа. Но как бы там ни было, он не успел. Мишель больше нет, и мир в то мгновение, когда ему сообщили о ее смерти, вызванной передозировкой, не разбился на осколки, а стерся в пыль. Ее больше нет, он не успел ее спасти, как ни старался.

Если бы отец помог ему. Если бы журналистка не прихватила случайно свечу. Если бы не сбежала та девица, кукла Барби. Если бы он заманил журналистку в ловушку немного раньше, хотя бы на час раньше. Он мог бы успеть. Но он не успел.

Родион шел по дороге навстречу фарам машин и думал о том, что в той темноте, которая обрушилась на его жизнь, больше не будет светлых вспышек. Жизнь без солнца – это не жизнь.

Он шел по дороге, бросив вызов конусам желтого света от фар, подзадоривая их, играя с ними в русскую рулетку, надеясь найти в них избавление от той жизни, которая враз стала не жизнью, а… Даже не адом. Черной комнатой без света, воздуха, звуков. Вакуумом. Он, широко раскинув руки, шел в объятия смерти, но проклятая старуха его будто игнорировала, насмехалась, играла в кошки-мышки. Даже тут ему не везло. Машины вовремя замечали его и, сердито сигналя, объезжали. Он словно вдруг сделался неуязвимым. Черт знает что… Невидимая броня, щит, колпак. Похоже на проклятие.

Шел дождь, мелкий и частый, будто просеянный сквозь сито. Капли дождя смешивались на его лице со слезами и брызгами грязи от проезжающих машин, стекали по шее за воротник. Но Родион не замечал этого.

Ему не жалко было журналистку, которую он оставил умирать в строительном вагончике на заброшенной стройке. Она сама виновата – слишком доверчива, глупа и любопытна. Купилась на обещание рассказать ей сказку, пошла за ним, как крыса за дудочкой. Профессиональный интерес пересилил осторожность. Ну и поделом ей. Он никогда не любил журналистов. Эпатаж, сенсации, «горячие темы» – вранье, но ради пары строчек вранья они готовы поплатиться жизнью. Родион не понимал такой фанатичной преданности делу. Не понимал, но, однако же, дважды сыграл на этом. Даже трижды, если учесть и того несчастного писаку-графомана.

На любопытство журналистки он и рассчитывал, когда отправил ей пакет с кусками бездарной рукописи ее дружка. Кинул наживку, надеясь втянуть журналистку в игру, а дальше – дело техники, экспромт. Конечно, он пытался получить свечу и без таких «реверансов»: подговорил знакомого с криминальным прошлым украсть у журналистки сумку, чтобы потом сделать ключ и беспрепятственно проникнуть в квартиру. Но, увы, задумка не удалась.

Сегодня он пошел ва-банк. В открытую явился к девице и потребовал свечу. Опять сыграл на ее любопытстве – и как удачно! Журналистка сама сунула голову в мышеловку, даже без сыра, лишь учуяв его запах. До ближайшего кафе они добирались, почти как загулявшая романтическая парочка. А дальше… Дальше дело техники. Кофе, немного «порошка» в ее чашку – и вот он уже выводит из кафе послушную и мало что соображающую девицу и провожает ее до стройки. Если они и попались кому на глаза, то вряд ли можно было заподозрить что-то неладное: кавалер провожает свою перебравшую подружку, только и всего.

Только и всего.

Но удача в последний момент отвернулась от него – кажется, так пишут в романах?

Мишель, Мишель… Ей бы подождать час, хотя бы час!

Поделом ей, журналистке. Свое любопытство она теперь удовлетворит сполна.

Родион засмеялся и, вскинув голову и раскинув руки, шагнул навстречу осветившим его желтым конусам света.

«Мишель, я иду к тебе!»

Удар он принял с улыбкой. Потому что из желтого света, разрезавшего темноту, ему протягивала руку Мишель.

* * *

Тени уже не плясали. Они слились в единую тень, принявшую вновь силуэт старика. И нельзя было сказать, был ли этот силуэт просто тенью, шагнувшей со стены. Это было нечто материальное, хоть и бесплотное, как дым.

Тень старика шагнула к девушке и, нависнув над ней, коснулась бестелесными, но холодными, как могильная земля, ладонями. Не тела, а души. Она приблизила к лицу девушки серые губы, словно намереваясь поцеловать ее. И на Нику повеяло запахом сырой земли и тлена. От холода и ужаса она совсем закоченела, но по-прежнему не могла ни пошевелиться, ни закричать.