— Будьте любезны, впустите меня.
— Пошел вон!
— Мне очень нужно побеседовать с вами, много времени я не отниму.
— Уходите, иначе полицию вызову.
Я вынул удостоверение частного детектива, раскрыл его и поместил напротив глазка.
— Пожалуйста, можете считать, что страж порядка уже здесь.
— Не пущу.
— Это касается вашей дочери Валерии, она…
— У меня нет дочери! Нет!! Нет!!!
— Но по документам вы являетесь матерью Валерии Алексеевны.
Створка слегка приоткрылась, я увидел один глаз, нос и часть щеки.
— Чего орешь? Зачем перед соседями позоришь? Перед тобой честная женщина с безупречной репутацией, мне грязь на биографии не нужна.
Я показал старухе коробку, перевязанную розовой лентой.
— Может, все-таки впустите? Попьем чаю.
— Чего там? — неожиданно заинтересовалась Пименова.
— Пирожные.
— Шоколадные есть?
Я кивнул.
— Ладно, входи, — смилостивилась хозяйка. — Цветы за порогом брось, ненавижу веники. Зачем их продают? Один перевод денег. Лучше рубли отложить!
Я вошел в узкую прихожую и чуть не задохнулся — в нос ударил спертый воздух, в котором явственно ощущался запах пыли и лекарств. Надежда Васильевна, худая, растрепанная, облаченная в старый, протертый халат серо-бордового цвета, протянула руку.
— Дай коробку.
Я выполнил приказ. Старуха прижала коробку к груди и посеменила вперед. Я плелся за Пименовой по коридору, вдоль стен которого громоздились перевязанные бечевками стопки газет и журналов. Взгляд выхватил корешки знакомых обложек: «Новый мир», «Октябрь», «Знамя», «Звезда»… Надо же, Надежда Васильевна хранит прессу, приобретенную еще в советские времена.
— Заварки нет, — объявила радушная хозяйка, войдя на кухню. — Из-за тебя чайник гонять не стану, он много электричества жрет. Говори, зачем пришел, и уходи.
Я быстро оглядел крошечное, забитое всяким хламом пространство и понял: Надежда Васильевна тащит в дом всякую ерунду, подобранную на помойке. В кухоньке темно, на подоконнике навалены все те же печатные издания, за ними не видно стекла. Вместо светильника под потолком еле-еле мерцает пятнадцативаттная лампочка. На столе груда барахла, на полу пирамида из гнутых алюминиевых кастрюль. На древнем холодильнике три разномастных радиоприемника. Я в последний раз видел такие в глубоком детстве.
— Долго молчать собрался? — осведомилась хозяйка квартиры.
— Сядьте, пожалуйста, — попросил я. — У меня не очень приятная для вас новость.
— Не командуй! — отрезала бабка. — В своей квартире нахожусь, честно грабительскую коммуналку оплачиваю, долгов по жировкам [7]не имею. Что хочу, то дома и ворочу. Желаю стоять? Стою. Надоест — лягу. Давай, выкладывай, с какой вестью явился.
— Ваша дочь… — начал я.
Но бабка не дала договорить.
— Идиот, да? Русского языка не понимаешь? Нет у меня детей! Одно горе от них и расходы. Если более сказать нечего, прощай!
— Валерия Алексеевна Пименова умерла, — выпалил я. — Вернее, была убита.
Реакция старухи оказалась неожиданной.
— Ну и слава богу! А мое какое дело? Погоди! Никак вы там в своих кабинетах решили, что я обязана ее хоронить? У бедного государства денег на гроб не нашлось? А ты знаешь, сколько средств у меня в сберкассе сгорело, когда реформа случилась? Двадцать пять тысяч! Да на них пять жизней прожить можно. «Волга» в три раза меньше стоила. А теперь я должна позорину упокоивать? Ни стыда ни совести у тебя нет, пришел к бедной пенсионерке деньги тянуть. Не дочь она мне! Конец разговору!
Я попытался успокоить разбушевавшуюся мегеру.
— Надежда Васильевна, о деньгах речь не идет.
— Да ну? — с недоверием осведомилась гарпия. — О чем тогда?
— Валерия Алексеевна погибла, идет расследование, — пояснил я. — Закон так велит. Вас никто не неволит забирать тело, если не хотите заниматься погребением, ее похоронят за счет государства. У Валерии не было ни мужа, ни детей, поэтому…
— Ясное дело, — поморщилась Пименова, — у таких, как она, младенцы не рождаются.
— У каких младенцы не рождаются? — быстро среагировал я.
— У больных, — буркнула хозяйка и отвернулась.
Я решил держаться до последнего. Ни за что не уйду, пока хоть что-то не выясню! Не станет же Надежда драться со мной?