Тайная связь его величества

Обманутый супруг вызвал Виктора и, пригрозив тому навсегда испортить личное дело, велел спешно уволиться по собственному желанию да помалкивать, по какой причине лишился должности. Горелов, как все молодые люди, отличался бесшабашностью, был уверен, что легко устроится в другом месте, и сразу забрал трудовую книжку. Но вскоре понял: это катастрофа. Его не желали принимать по специальности ни в одну контору, связанную со строительством и обслуживанием дорог. Очевидно, мстительный директор НИИ, получая запрос кадровиков о том, хорошо ли работал под его началом бывший сотрудник, давал о нем соответствующий отзыв.

В СССР в Уголовном кодексе существовала статья, предусматривавшая наказание за тунеядство. Горелов мог попасть под суд, а значит, нужно было устроиться хоть куда, но идти на стройку рабочим ему крайне не хотелось, он не желал превращаться в пролетария. Слава богу, на помощь пришел отец приятеля-однокурсника, большой начальник в сфере автоперевозок, он пристроил неудачливого Казанову шофером фуры на загранрейсы и сказал:

— Поездишь пару лет, потом опять за стол с бумагами сядешь. Пена уляжется, информацию о тебе из отделов кадров будут у моего ведомства запрашивать. Только больше на службе не гадь. Заодно приоденешься, магнитофон себе привезешь.

Горелов неохотно взялся за баранку, съездил в Болгарию и сообразил: совсем не обязательно протирать штаны в душной конторе и годами ждать, когда тебе прибавят жалованье, на дороге очень интересно, к тому же можно прилично заработать. Большая неприятность обернулась настоящей удачей.

Через год у Виктора умерла мать и он стал хозяином дома, сделал ремонт по своему вкусу и зажил на полную катушку. Во время рейсов Горелов всегда вел себя безупречно, никаких шашней с официантками в придорожных кафе на советской территории не заводил и уж тем более не подкатывал к иностранкам. На работе он имел безупречную репутацию, а вот в перерывах между рейсами расслаблялся. Но и тут соблюдал осторожность: с соседками не гулял. А может, ему просто не нравились деревенские бабы, любовницы Горелова были москвичками. Свое правило Виктор нарушил, когда в село на лето приехала Адель Вайнштейн, но ведь она тоже была столичной штучкой. Роман Адель с Гореловым продлился три месяца, потом любовница вернулась в город, и более ее никто в Авдеевке не видел.

Спустя некоторое время после завершения романа с Адель Виктор заболел корью. То, что у взрослого мужчины детская инфекция, поняли не сразу. Горелов попал в реанимацию в тяжелом состоянии, затем пошел на поправку. Из клиники он вернулся тихим, заперся в доме, накупил разных книжек и перестал водить к себе девушек. Целый год так и прожил в одиночестве — возвращался из рейсов и оседал в доме, в Москву не ездил, вечеринок не затевал, читал, лежа на диване. А затем в Авдеевке появилась Марина Лазарева с дочкой…

— Погодите! — остановил рассказчицу Макс. — По документам у Лазаревой нет детей и мужа, она числится одинокой.

— Верно, — согласилась Фаина. — Моя мама была очень добрым, веселым и общительным человеком, к ней даже многие злобные авдеевские бабы положительно относились. Замуж она никогда не выходила, но у нее в юности случилась любовь со вдовцом. Жена мужчины — его звали Леонидом — скончалась в родах, произведя на свет меня. Отец остался с младенцем на руках. Теща сказала ему, что у нее нет денег воспитывать внучку, и разорвала с ним отношения. Вскоре он познакомился с Мариной, которая и стала мне матерью. Когда мне исполнилось три года, отец, который, уж не знаю почему, так и не удосужился жениться на любовнице, попал под машину. Лазарева оказалась в сложном положении — меня могли отправить в детдом, официально-то я ей была никто, а постороннему человеку опекунство не разрешат. В конце концов она придумала выход. Приехала к теще Леонида и предложила ей: «Оформите девочку на себя, получите ее пенсию и все привилегии, которые дает воспитание сироты. Растить же и воспитывать ребенка по-прежнему буду я». Бабка, которую я никогда не видела, согласилась. Умерла она, когда мне исполнилось семнадцать, в таком возрасте в приют уже не забирают. Марина и Виктор по крови мне чужие, но на самом деле родители. Своего биологического отца Леонида я совсем не помню, с Гореловым мама сошлась спустя два года после его гибели. Всю эту историю я узнала много позже.

— Почему же воспитавшие вас люди не пошли в загс? — задал неудобный вопрос Воронов.