Цвет боли: белый

Я понимала, как ему плохо, ведь он столько лет возил Жаклин к врачам, пытаясь помочь обрести душевный покой, защищал даже от Мартина, заботился и создавал условия. А получалось, что много лет холил и лелеял гадину из гадин, из-за которой погибло столько людей. И мои беды тоже из-за нее.

Но сейчас мне было не до Жаклин и Мартина и даже не до переживаний Ларса по этому поводу.

Я плотно прикрыла за собой дверь и шагнула к нему, опустилась на колени, протягивая в руках даже не флоггер – настоящую плеть:

– Накажи меня, я заслужила. Я так хочу.

И впервые за много недель не отвела глаз, смотрела в его глубокие омуты прямо. Я больше не боялась ни прикосновений, ни боли, причиненной этим человеком. Я доверяла Ларсу, доверяла даже больше, чем самой себе.

Наверное, он увидел это в моих глазах, принял плеть, но отложил в сторону, а меня притянул к себе:

– Обязательно выпорю, ты заслужила. Но это потом. Иди сюда.

Я свернулась калачиком в его объятиях, уткнувшись носом в шею. Неужели кошмары закончились, неужели то, что произошло с нами, было искуплением всего, что будет? Хотя мы заплатили высокую цену, я согласна. За то, чтобы иметь возможность сидеть вот так в объятиях самого красивого мужчины в мире, обладателя самых красивых стальных глаз, самых ласковых и сильных рук… ерунда, просто самого любимого человека – я согласна платить. Мелькнула предательская мысль, что оплачено на всю оставшуюся жизнь.

– Давай руки.

Голос спокоен, но в глазах я улавливаю легкую тревогу, он боится за меня. Зря, Ларс, главное – я не боюсь сама, не просто не боюсь, а жажду испытать эту боль.

Руки в наручниках прикреплены к крюку наверху. Ноги тоже связаны и едва достают до пола.

Рот заполняет кляп, теперь Ларс даже не спрашивает, хочу ли я этого, ведь я рабыня, а он хозяин. На глаза ложится повязка. На мгновение, всего на мгновение становится страшно, но этот страх не успевает уловить даже Ларс, просто я вспоминаю, что все манипуляции с моим телом проделывает человек, которому я доверяю больше всех в жизни, которого больше всего люблю. Больше мой клапан не западет, когда я в руках Ларса, я не задохнусь.

От Ларса я готова принять плеть, это не только наказание, это выражение доверия, причем взаимное.

Первый удар хоть и легкий, но неожиданный. Только бы не остановился из-за того, что я дернулась.

Нет, он все понял. Следует новый взмах и кожу обжигает плетеная кожа.

Боль…

Дело не в том, что она выносима, совсем недавно я не перенесла бы и куда менее сильную. Эта боль желанна, боль – освобождение.

Свист плети.

Боль – избавление. От всего, что было не так…

Снова удар.

Избавление от своего страха…

Плеть.

От недоверия…

Кожу обжигает прикосновение девайса.

От ревности и глупости…

Еще…

Я люблю тебя, Ларс!

Еще…

И боль, которую испытываю сейчас, тоже люблю…

Боль может быть белой…

Бритт ворчит:

– Ну зачем им уезжать в какую-то там Швейцарию?

– Швейцария не какая-то там, к тому же там прекрасные медицинские учреждения, – спокойно возразила подруге Фрида.

– А в Швеции нет? Что, нельзя родить здесь?!

– Бритт, ну ты же знаешь, что Ларс гражданин Швейцарии и хочет, чтобы ребенок тоже получил швейцарское гражданство.

– Чем шведское хуже?

– Не хуже, но они с Бритт договорились, что второй малыш родится здесь и будет иметь гражданство мамы.

– Все равно, – надула губы Бритт.

– Чего ты дергаешься?

– Не знаю, мне кажется, стоит Линн уехать, что-то случится.

– Конечно, случится, она родит крепкого и здорового малыша. К тому же Линн не одна, она с Ларсом.

– Ларс не акушер. Они тебе не говорили, кто там?

– Сами знать не хотят. Какая разница?

– Ларс хочет маленькую принцессу, а если он хочет, то так и будет.

– Мне кажется, Линн не против. Где бы нам припарковаться? – Фрида крутила руль, как заправский гонщик.

– Вон они!

– Вижу.

Уже через минуту подруги обнимались, причем Бритт старалась ненароком не задеть уже большой живот Линн:

– Ну ты и растолстела! У вас там не двойня?