Станция-призрак

Она знала, что никуда она не пойдет. Упущено было то время, когда он еще подпускал ее к себе, когда до него еще можно было достучаться.

Оказавшись в своей ветхой маленькой палатке, она нашарила заветную пластиковую бутылочку, глотнула из нее и вскоре заснула тяжелым, беспокойным сном.

Девушки, сидя в своей палатке, тихонько разговаривали.

— Послушай, а откуда она знает, как все будет? — спрашивала Крыся.

— Да ведь она наверху жила до Катастрофы — как же ей не знать.

— Я не про Солнце. Я про напиток. Откуда она знает, что мы будем видеть красивые сны?

— А-а, — махнула рукой Нюта, — так она этот напиток сама чуть ли не каждый день хлещет, я видела. Это нам с тобой его просто так никто не даст, а она — другое дело. По-моему, Верховный ее даже побаивается. А ты разве не догадывалась?

— Но говорят, что если его часто пить, потом становишься слабоумным. Помнишь охранника Гришу? Он же перед смертью совсем свихнулся.

— Он не от этого свихнулся. Баба Зоя сказала, что его совесть замучила. Еще бы — стольких наверх проводил. Помнишь, он сидел, все будто руками от кого-то отмахивался, а потом что-то стряхивал с себя. Она подошла, посмотрела и говорит: «Все, допрыгался, упырь. Мальчики кровавые в глазах!» И через пару дней его мертвым нашли. Сказали — сердечный приступ.

— При чем здесь кровавые мальчики, если в жертву приносят только девушек?

— Не знаю. Баба Зоя часто всякие непонятные вещи говорит.

Их удивляло, что эта женщина, так сердечно к ним относившаяся, в то же время не выражает никаких сомнений — по крайней мере, вслух — в установившемся на станции чудовищном обычае. Более того — она его как будто поддерживала. Они не понимали, как все это уживалось в ней. Нюта видела, как, провожая на смерть девушек, она рисовала в воздухе странные знаки, словно обереги, и что-то бормотала вслед — то ли молитву, то ли заклинание. Это вызывало страшное недовольство Верховного, а кто-то из охранников однажды прикрикнул: «Опять ложным богам молишься, старая ведьма!»

При этом она словно бы с умилением рассказывала им про сам обряд. Накануне устраивался большой праздник на станции, нарядных девушек чествовали, словно принцесс. Веселились чуть ли не до утра. Потом давали им специальное питье, приносящее красивые сны, и вели на поверхность. Своего выхода у станции не было, приходилось какое-то время идти по подземным ходам. Девушек, одетых лишь в красивые белые платья, сопровождали охранники, Верховный и комендант в защитных комбинезонах. Накануне один из охранников поднимался на поверхность, чтобы на специальной площадке все приготовить — нарвать побольше цветов и уничтожить следы прежних жертв, если такие еще оставались. Часть цветов он приносил вниз, и их угрюмая станция с голыми стенами на короткое время преображалась.

Девушки, одурманенные сонным напитком, не сопротивлялись. Их выводили наружу, вели на жертвенник, огороженный железной сеткой. Все ждали восхода солнца. И едва лишь первый луч касался земли, сопровождающие уходили. А одурманенные девушки оставались наверху и, видимо, быстро умирали среди цветов под палящими лучами солнца, вряд ли, впрочем, успев что-либо осознать.

«А почему бы не убивать их сразу из гуманности?» — мрачно спросила как-то Крыся. И баба Зоя объяснила ей, что жертва должна быть бескровной. «На запах свежей крови могут собраться самые жуткие твари», — загадочно сказала она.

— Тебе, может, еще повезет, Нютка, — сказала Крыся. — Я слышала краем уха — Игорь отца пытается упросить за тебя.

Игорь был сын Верховного. Ни для кого не было секретом, что он давно влюблен в Нюту и что его отцу это очень не нравится.

— У него все равно ничего не получится. Верховный его и слушать не станет. Нет, нам не на Игоря надо надеяться.

— А на кого же. Ты все еще ждешь, что в последний момент явится твоя мамочка и тебя спасет?

Только Крысе Нюта прощала такие шутки. Только Крыся знала, как исступленно Нюта ждет до сих пор. Еще малышкой, попав на станцию, она то и дело просилась к маме, но всегда натыкалась на уклончивые отговорки взрослых — мол, ей надо сперва окрепнуть, да и в туннелях неспокойно, может, со временем что-нибудь и получится, а пока надо набраться терпения. И она ждала, но верила, что мать сама ее ищет, не может не искать.

Но чем дальше, тем меньше оставалось надежды. В первые годы после Катастрофы были заселены почти все станции метро от Баррикадной чуть ли не до Планерной — так, по крайней мере, люди говорили. Что там ближе к центру творилось, только слухи доходили. Вроде бы на Пушкинской фашисты обосновались, на Китай-городе — бандиты. А у них тут народ был попроще. Так, по крайней мере, сначала казалось. И челноки еще могли пройти от кольцевой, с Ганзы, чуть ли не по всей ветке — да только мало кто в последнее время на это решался. Незачем было — люди тут жили бедно, и почти не могли ничего ни продать, ни купить. Еще в первое время, когда удавалось много полезного найти на поверхности, шел активный товарообмен между станциями. Теперь ближайшие окрестности были уже исхожены, многое, что не успели забрать, сгнило за эти годы. А то, что еще оставалось, все труднее становилось добывать — у города появились новые хозяева. И люди интересовали их — как добыча. Немногие отважные сталкеры еще продолжали подниматься на поверхность, но опасностей было все больше, а добыча все скуднее. Пришлось научиться выращивать в туннелях шампиньоны, употреблять в пищу крыс, которых специально для этой цели разводили. На некоторых станциях держали свиней, но Верховный был почему-то категорически против свинофермы на «Спартаке». Возможно, считал, что отупевшими от вечного недоедания людьми управлять легче.