Станция-призрак

До Верховного донеслись странные звуки — поблизости кто-то играл на вконец расстроенной гитаре и жалостно выводил что-то про комнату с белым потолком, и о надежде что-то. Хочу, мол, быть с тобой. Игорек, конечно. Опять напился и куролесит, не понимая, что не до песен сейчас. Вместо того, чтобы быть слабеющему отцу опорой, сам на него озлобился и других настраивает. Э-эх!..

Звякнул колокольчик у входа. Верховный, погруженный в невеселые думы, проигнорировал сигнал, но посетитель ввалился в шатер, не дожидаясь его приглашения. Еще один нехороший признак — раньше люди такого себе не позволяли. Что еще возмутительнее, сердито сдвинутые брови Юрия не произвели на вошедшего никакого впечатления. Он двигался так стремительно, что задел головой подвешенные к потолку пестрые веера, и они закачались. Плюхнувшись без приглашения на цветастые замусоленные подушки и чуть не сбив статуэтку собакоголового бога, человек бросил перед главой Спартака листок бумаги с каким-то рисунком и написанным от руки текстом. Как будто это было дело необычайной важности.

— Что это? — брезгливо спросил Верховный, поднимая листок двумя пальцами. Но он уже и сам видел — что. С замусоленного клочка бумаги на него смотрела вооруженная автоматом девица в защитном комбинезоне и с развевающимися, точно под сильным ветром, волосами. Сходство с Нютой было так велико, что вряд ли могло являться случайностью.

«Девушка, победившая Зверя», — прочел Верховный подпись под рисунком и, не сдержавшись, матерно выругался.

— Листовка, — зачем-то пояснил и без того очевидное вошедший и добавил: — Щербатый нашел, когда недавно в большое метро пробирался.

— Он что, по поверхности шел? — машинально спросил Юрий.

Вошедший пожал плечами, подумав: «Сдал правитель, ничего уже не помнит». Но вслух почтительно сказал:

— Да ведь я еще раньше докладывал — в том месте, где в туннеле от Полежаевской к Беговой завал начинается, наши ребята ход на поверхность прокопали. Поверху совсем немного надо пройти, и можно попасть в большое метро. И вот, пожалуйста! Эти бумажки какой-то энтузиаст на Баррикадной изготавливает и продает.

— Интересно, она знает, что ее мать жива? — забывшись, проговорил Верховный.

Вошедший пожал плечами — его самого волновало совершенно другое, что он и поспешил озвучить:

— Эта сучка может навести на нас людей!

— Не смеши, — снисходительно сказал правитель, делая вид, что все под контролем. Но в груди неприятно закололо слева. — Даже если и так, неужели кто-то потащится через все метро? До нас теперь не так-то просто добраться.

— Ходим же мы к ним. Значит, и они к нам смогут, — пожал плечами пришедший.

— Да на что мы им сдались? Разве у нас есть что-нибудь ценное? С другой стороны, меры принять все же надо. Позови ко мне этого… — И он неопределенно щелкнул пальцами, но мужчина понял — кивнул и быстро вышел.

Когда в шатер вошел новый посетитель, Верховный был бледен и морщился, но тут же взял себя в руки: выпрямил спину, протянул листовку и коротко, властно спросил:

— Ну?

Убийца взял бумагу, повертел в руках, даже зачем-то перевернул. «Притворялся, что не понимает!» — разъярился Верховный и проревел:

— Что это такое, я тебя спрашиваю?

— Листок. В клеточку. Видимо, из тетрадки, — предположил убийца.

Правитель Спартака затрясся. Еще ни один человек не смел разговаривать с ним в таком тоне.

— Тебя…, послали ее убить! Ты вернулся и сказал, что дело сделано. Какого…?!

Убийца поморщился. Отчего-то он очень не любил, когда в его присутствии сквернословят. Хотя отчасти возмущение Верховного можно было понять. Но кто бы мог подумать, что соплячка не только уцелеет на поверхности, но и пройдет через половину метро, а потом ухитрится выйти живой из еще более страшной передряги? Неистребимая девчонка начинала внушать ему что-то похожее на уважение. Убийца преклонялся перед силой, а в этой пигалице оказался стальной стержень. Когда-то такая внутренняя сила чувствовалась и в Верховном, но теперь перед ним сидит старик, который не способен даже контролировать свои эмоции. Вон, аж посинел весь, того и гляди, удар хватит. Правитель он там или нет, а оскорблять понапрасну людей, которые столько лет служат ему верой и правдой, не стоит. Особенно тех, кто может за себя постоять.

— Я сказал правду. Она шла на верную смерть.

— Только, б…, не дошла!