Пять имен. Часть 2

Я приведу следующие записи из дневника, перемежая их относящимися к делу письмами.

Июль 1891 г. А. Конан Дойл — О.Уайльду. "Дорогой м-р Уайльд, благодарю за Ваши искренние поздравления. Да, успех, и успех несомненный. Я озадачен: безделушка, игра ума понравилась читателем больше, чем моё, без ложной скромности, лучшее творение — "Белый отряд". Вынужден согласиться с Вашим замечанием третьего дня в клубе — восторженность лондонской читающей публики превзошла бы ее глупость, если бы только последнюю можно было превзойти".

Август 1891 г.

"Итак, я подписал договор со «Стрэндом». Они будут платить мне по 35 фунтов за каждый последующий рассказ. Право, с помощью Морриса я могу печь их, как горячие пирожки. Мне удалось убедить его принимать 20 % от гонорара. "Моррис, ведь вы можете использовать эти деньги на добрые дела", — таков был мой решающий аргумент. Я дал ему отпуск на несколько дней по семейной надобности.

Тем временем, я заканчиваю работу над "Тайной Боскомской долины". Однако мне не дает покоя нерешенная загадка — ограбления на курорте. Пока Моррис находится в отлучке и не засыпает меня новыми проблемами, попробую сосредоточиться на этой".

Сентябрь 1891 г.

"Странное происшествие: утром почтальон принес, как обычно, все газеты, и я отчетливо помню номер "Дейли телеграф". Вечером, когда я, наконец, собрался просмотреть их, именно этой газеты не оказалось. Моррис тоже помнит, что она была доставлена, мы обыскали весь кабинет, но газета точно испарилась. Несомненно, Шерлок Холмс разгадал бы эту тайну, но увы… сейчас он занят загадкой пяти апельсиновых зернышек".

Январь 1892 г. Письмо матери, Мери Дойл. "Дорогая матушка, благодарю тебя за заботу. Шарф, который ты связала, мне очень пригодился; у нас стоят холода, и я ношу его постоянно, вспоминая тебя. Уверяю тебя, у меня всё в порядке, и я не слишком устаю от работы. Единственное, в чем хочу признаться, — меня несколько смущает избыточное воодушевление, вызываемое повсеместно моим Шерлоком Холмсом. Если бы его поклонники знали, что несколько странных происшествий он так и не сумел разгадать, возможно, они разочаровались бы в своем кумире. Пока же я получаю письма, адресованные "м-ру Шерлоку Холмсу через д-ра Артура Конан Дойла", которые меня сначала забавляли, а теперь утомляют. Я поручил эту часть почты моему секретарю, и он необычайно эффективно расправляется с ней, строча по десять-двадцать ответных писем в день".

Март 1892 г.

"Мой верный помощник Моррис вынужден оставить меня. Он собирается возобновить обучение в колледже Св. Патрика, которое оставил два года назад из-за стесненных обстоятельств. На прошлой неделе скончался его престарелый родственник, и оставил ему небольшую ренту, около ста фунтов в год.

Моррис благодарил меня так горячо, что мне было неловко. Он предложил также встречаться иногда за ужином и продолжать наши "интеллектуальные игры", как он выразился. Я с удовольствием согласился. Моррис — славный парень, хотя несколько странный: выглядит слегка старше своих лет, высок и сухощав, молчалив и очень внимателен. Самое замечательное в его облике — это высокий белый лоб, как будто освещенный изнутри. Несомненно, академическая карьера — это его стезя, и я искренне рад за него".

В дневнике было еще несколько записей за 1892 и начало 1893 года, весьма лаконичных: такое-то дело — разгадано. Дело об ограблении почтового поезда — не разгадано. Обряд дома Месгрейвов… дело о греческом переводчике… дело о пропавших сокровищах раджи — не разгадано… Я пролистал эти короткие записи, и внимание моё привлекла следующая:

"Март, 12, 1893 г.

Состояние здоровья Морриса внушает мне некоторое беспокойство. Он похудел, и характерный румянец на щеках вызывает у меня самые серьезные опасения. Я заставил его дать слово, что он придет ко мне в ближайшие же дни на осмотр, но прошло уже три дня, а Моррис не появляется".

Следующая, необыкновенно длинная запись, была отчеркнута жирной линией и записана неровным, поспешным почерком.

"Март, 20, 1893 г.

Я нахожусь, без преувеличения, в ужасном положении. Попробую восстановить точную хронологию событий, приведших меня к нынешнему моему плачевному состоянию.

Не так давно Моррис предложил мне очередную загадку: индийский раджа, немолодой и баснословно богатый человек, приезжает в Лондон. К его приезду заранее подготовлен особняк в Белгравии. Проверены все запоры и решетки, выставлена охрана — поскольку известно, что раджа привозит с собой коллекцию драгоценных камней, ведущую начало от Великих Моголов. Коллекцию с величайшими предосторожностями размещают в комнате без окон и с единственной дверью, раджа опечатывает ее собственным перстнем и отправляется на раут к принцу Корнуэльскому. На следующий день, в час пополудни, принц возвращает визит, раджа приводит его в комнату, где находится коллекция, — и они обнаруживают, что камни заменены подделкой, и даже не очень искусной. Скандал, затронута честь британской полиции, к делу привлекают Шерлока Холмса… и великий сыщик ничего не может сделать. Мы бились над загадкой вдвоем три вечера, последние два просидели у меня в кабинете, рисуя схемы расположения комнат, составляя списки подозреваемых — но ничего так и не смогли понять. Я был раздосадован, но Моррис как будто не разделял моего огорчения. "Холмс, — сказал он мне на прощание (так он иногда в шутку называет меня, с тех пор, как наши отношения потеряли оттенок неравенства), — ведь и самый гениальный ум бывает иногда побежден другим, пусть менее блестящим".