Пять имен. Часть 2

Ваш признательный коллега,

Моррис Артур.

P.S. Я поменял местами свое имя и фамилию, надеясь, что Вы охотнее возьмете на работу тезку — и, как видите, не ошибся. Прошу прощения за столь невинный обман".

Я оказался в совершено нелепом положении: первую и естественную мысль, обратиться в полицию, я отверг. Кто поверил бы в подобную историю? И чем мои признания помогли бы розыску? Я осознал внезапно, что не знаю ровно ничего о моем бывшем секретаре: ни места рождения, ни настоящего имени, ни круга его друзей, ни постоянного адреса. Даже его рекомендатель, старый стряпчий м-р Босуорт, недавно умер от пневмонии.

И, кроме того, как могу я предстать перед всем Лондоном подобным болваном? Знаменитый Артур Конан Дойл, создатель Шерлока Холмса, кумира публики всех сословий, в роли подопытного животного, на котором изощренный преступник проверяет свои адские планы? Нет, лучше застрелиться, чем принять на себя ту бурю насмешек, которая последует за моим признанием".

* * *

Я отвел глаза от дневника и очнулся. Старина Уильям сидел напротив, погруженный в разбор листочков, Джеффри записывал что-то под его диктовку, позевывая. Уильям поднял голову и встретился со мной взглядом.

— Что-нибудь интересное?

— Ничего особенного, — ответил я по возможности равнодушно, — но ты знаешь — каждая крупица знания о Конан Дойле…

Уильям покивал головой понимающе, и вернулся к своим занятиям. Я же принялся за следующую запись.

"Май, 10, 1893 г. Итак, пора показать этому зазнайке, что собой представляет дедуктивный метод. Но по порядку: сегодня я получил письмо, в котором Моррис напоминает мне, что я его сообщник по злодеяниям, и в моих интересах не привлекать внимания к его персоне, и продолжать публиковать рассказы о Холмсе. Однако он допустил несколько ошибок.

Во-первых, письмо проштамповано, весьма аккуратно, швейцарским штемпелем. Я навел справки и выяснил, что это почтовое отделение находится в уединенной местности и, по сути, обслуживает один крохотный городок, Меринген. Во-вторых, письмо написано на листе бумаги с неровно отрезанным верхом, что навело меня на подозрение, что это почтовая бумага отеля. В Мерингене, в ущелье близ водопада Райхенбах, есть всего один отель, и очевидно, что именно оттуда Моррис и послал свое письмо. Более того, одна из швейцарских газет, которые я просматривал сегодня, ("Бернер Оберландер"), сообщает о разливе рек Ааре и Райхенбах и о прерванном сообщении с Мерингеном.

Итак, Моррис Артур в ловушке, и послезавтра мы встретимся с ним лицом к лицу".

Мне катастрофически требовалось закурить. Я постарался изобразить на лице максимальное равнодушие и лень, и вышел в курилку (слава Создателю, в Британии все еще есть такое удобство!) Прикончив сигарету в три затяжки, я поспешил к столу, к следующей записи.

* * *

"Май, 18, 1893 г.

Я приступаю к рассказу о событиях последней недели со смешанными чувствами. Но по порядку.

Ночным экспрессом я доехал до Дувра и еще до рассвета переправился через Канал. Дальнейшее сообщение было не таким удобным, но звонкая монета оказывала волшебное воздействие, и к вечеру 12 мая я переправился через слегка успокоившийся Райхенбах на лодке какого-то отчаянного местного рыбака. Мост был частично снесен, и бригада швейцарских строителей уже бодро стучала молотками, однако мой Харон уверил меня, что они не управятся раньше, чем через два дня. Кроме того, он гордо утверждал, что никто не осмелится переправляться через реку по такой воде — и содрал за перевоз полновесную гинею.

Я изменил внешность так радикально, что вряд ли кто-нибудь из лондонских друзей узнал бы меня, а узнав, они умерли бы от смеха. Неопрятная седая борода, кожаный картуз и долгополый армяк поверх толстого брюха делали меня похожим на одного из русских нуворишей-купцов, в изобилии встречающихся на европейских курортах. Уже в сумерках я подошел к отелю.

Портье предоставил мне, как он уверил, лучший номер с видом на горы, а затем, поколебавшись, спросил, как будто извиняясь:

— Мистер Конан Дойл?

Невозможно описать моё изумление и досаду. Я постарался скрыть их, и с преувеличенным русским акцентом уверил портье, что он ошибается.

— Жаль, — отвечал портье, — мне оставили для него письмо и сказали, что он должен появиться со дня на день.

Мне пришлось раскрыть свое подлинное имя, и славный малый вручил мне письмо и, вообразите, затрепанный номер «Стрэнда» с моим (или я должен писать — нашим?) первым рассказом. Мой автограф с лихвой заменил ему чаевые, и я позволил себе даже, наклонившись к его уху, шепнуть: "Ни слова больше, я путешествую инкогнито, и нескромность может погубить всё предприятие". Думаю, парень был счастлив, как никогда в жизни.