Обманутые иллюзии

– Я подумал… – Люк сделал глоток коньяка, как будто хотел придать себе побольше смелости, – что уже прошло достаточно много времени.

– О, нет, – наслаждаясь своей властью над Люком, он покачал головой. – В наших с тобой отношениях не может быть никаких сроков давности. Наверное, я тогда не совсем четко дал тебе это понять. Да и когда это было? Пять лет назад. А ведь все произошло здесь, в этой комнате. Интересно как, а?

Люк медленно подошел к тому месту, где лежал, истекая кровью, Кобб. На полу теперь иыл ковер старинной итальянской работы, купленный Сэмом на деньги жены.

– Надеюсь, ты не забыл о том, что здесь произошло?

– Нет, – Люк сжал губы и, отвел глаза. – Нет, не забыл.

– По-моему, я тебе ясно сказал, что я предприму в случае твоего возвращения. Что тогда произойдет с тобой и с Нувелями, – Сэм поднял вверх палец и прижал к губам, как будто его осенила новая мысль. – Впрочем, с Нувелями тебя, вероятно, уже ничто не связывает после стольких лет разлуки. Тебе, наверное, это уже все равно, а ведь я могу отправить старика в тюрьму, всех их могу посадить, если уж на то пошло. В том числе и ту женщину, которую ты когда-то любил.

– Я не хочу, чтобы с ними что-либо случилось. И у тебя нет необходимости проделывать все это с ними, – словно пытаясь поправить срывающийся голос. Люк сделал еще один глоток. Коньяк чертовски хорош, подумал он. Жаль, что он не может расслабиться и насладиться столь чудесным напитком. – Я просто хочу вернуться домой – хотя бы ненадолго, – тут же добавил он. – Сэм, понимаешь, Макс тяжело болен. Ему, может, и осталось-то всего ничего. Я только прошу тебя разрешить мне провести с ним месяц-другой.

– Ах, как трогательно. – Сэм повернулся, сидя за письменным столом, открыл ящик и извлек оттуда сигарету. Он разрешал себе выкуривать только пять сигарет в день и только наедине с собою. При нынешнем политическом климате курение могло стать препятствием. Он уже давно опережал соперников в опросах общественного мнения, но не хотел рисковать своим имиджем. – Значит, ты хочешь побыть с умирающим стариком, – Сэм зажег сигарету, сделал глубокую затяжку. – А я-то тут причем?

– Я знаю, и я не думаю, что ты здесь причем. Я просто надеялся, что если это совсем ненадолго, всего на два месяца. – Люк умоляюще посмотрел на Сэма, – Я не думаю, что для тебя это имеет значение.

– Ты неправ. Все, что связано с тобой и с Нувелями, всегда будет иметь для меня значение. И знаешь, почему? Его свирепая ухмылка превратилась в оскал. – Никто из вас так и не понял, с чем я к вам пришел и кем я был на самом деле. Вы взяли меня к себе из жалости и вышвырнули из отвращения. И вы думали, что вы лучше меня. А ведь вы самые обыкновенные воры, и тем не менее, вы считали себя лучше меня.

Застарелый гнев подкатил к горлу, да так, что Сэм чуть не подавился. Ненависть, охватившая его, не дала голосу сорваться.

– Но ведь ты не был лучше меня, разве не так? – продолжал Сэм. – Ты остался без дома и даже без родины, а у Нувелей на руках несчастный старик, который не помнит собственного имени. А вот, Каллахан, перед тобой сижу я богатый, преуспевающий, идущий в гору.

Люк вспомнил о своем далеко идущем плане, который представлял собой по сути хитроумный заговор, и о том удовлетворении, которое принесет его успешное претворение в жизнь. Не будь этого плана, Люк набросился бы на Сэма и свернул бы ему шею. Да и потому Сэм был отчасти прав. У Люка действительно не было дома. А Макс действительно забыл свое имя.

– У тебя уже есть все, что ты хочешь. – Люк опустил плечи. – Я прошу лишь о нескольких неделях.

– Ты полагаешь, столько старику осталось жить? – Сэм вздохнул и опорожнил рюмку с коньяком. – Жаль. Но я, вообще-то, надеюсь, что он еще долго проживет, что его мозг будет еще долго-долго прозябать, тело будет сохнуть и вся эта ситуация будет изматывать его семью.

Он внезапно улыбнулся. Это была та самая сияющая улыбка политика, которая так завораживала избирателей.

– Я знаю все о болезни Альцгеймера. Больше, чем ты думаешь. Зная о состоянии Макса, я включил в свою предвыборную платформу пункт о сострадательном отношении к семьям, вынужденным ухаживать за своими родными, которые превратились в овощи. Ax! – Он засмеялся, заметив, как Люк сверкнул глазами. – Тебя это обижает. Оскорбляет твои чувства. Вот что я тебе скажу, Каллахан. Мне наплевать на Максимилиана Нувеля и на всех ему подобных. Овощи не голосуют. Но не беспокойся. Когда меня изберут, мы продолжим… фокусы, – сказал он, довольный той иронией, которую вложил в это слово. – Будем, как и прежде, давать обещания – и даже кое-какие сдерживать – насчет исследований и государственных субсидий; и все потому, что я знаю, как заниматься долгосрочным планированием.