Отрок (XXI-XII)

- Минь. - Заговорила вдруг Юлька каким-то непонятным тоном. - Как только полегчает, уезжай-ка ты побыстрее в сою школу, не болтайся в селе.

- Юль, ты чего?

- Мужики на тебя сильно злятся, говорят, что Коней стаю щенков на людей натаскал, а ты в той стае вожак. Утром сход был, Корней указывал: кого изгнать, кого оставить. Устинья - жена Степана-мельника - и Пелагея - невестка его, дочь Кондрата - тебя прилюдно прокляли. Устинья совсем ума лишилась, шутка ли - муж и все три сына убиты. А у Пелагеи муж, брат и отец. Бурей их обоих оглушил, прямо кулаком по голове, а мужики раскричались, говорят, Корнея хватать начали… может и врут. Там же Лука Говорун и Леха Рябой со своими десятками конно и оружно были. И твоих три десятка Митька привел, верхом, в бронях с самострелами. Так что, вряд ли кто-то решился рукам волю давать, но горячились сильно. Данила прямо на копье Луке кинулся, рубаху на груди рванул, кричит: "Бей, все равно не жить!".

- А Данила-то с чего?

- А ты не знаешь? Устинья-то - его дочь от холопки. Так что, сыновья Степана-мельника - его внуки, все трое. Он же всего года на три-четыре моложе Корнея, а дочку с холопкой прижил, когда ему еще четырнадцати не было.

"М- да, когда все друг с другом в каком-нибудь родстве, только тронь, и пойдет цепляться одно за другое. Кто ж знал, что сыновья Степана приходятся внуками Даниле? И куда Данила смотрел? Ведь знал же о заговоре!".

- Сам виноват! Знал о заговоре, а внуков не удержал! А, может, рассчитывал снова сотником стать?

- Не знаю, Минь. Говорят Данила у десятников в ногах валялся, просил дочку на поруки взять. Никто не согласился, не любят его. А Пелагея Корнею в глаза поклялась обоих сыновей воинами вырастить и в ненависти к тебе воспитать, чтобы не было ему покоя, а под конец жизни, чтобы могилу твою увидел.

- Ну, это мы еще посмотрим: кто чью могилу увидит!

- Уезжай от греха, Минь! Пока ты в доме, ничего не случится, а как поправляться начнешь, уезжай, не задерживайся в селе. Подстерегут где-нибудь и убьют. Все же понимают: ни Лука, ни Леха Рябой, ни Игнат против Корнея не пойдут. Тихон тоже. А с остальными, если что, ты расправишься. Корней, ведь, ратников друг на друга натравливать не станет, для этого у него теперь Младшая стража есть.

- Не будут бунтовать, ни с кем расправляться и не придется.

- Да, что ж ты непонятливый такой! - Взорвалась возмущением Юлька. - Взрослым ратникам пацанов бояться, это же унижение какое! Не простят тебе, не забудут, рано или поздно, найдут способ отыграться! Уезжай, Минька, хочешь Христом твоим тебя попрошу? Уезжай!

Такой Юльку Мишка еще не видел, кажется, девчонка знала, о чем говорит и напугана была всерьез.

- Да, что ж ты, Юленька… - Мишка притянул Юльку к себе. - Успокойся, уеду я. Как только смогу, так сразу и уеду. У меня скоро еще полсотни ребят появится, крепость достроим, пусть только кто-нибудь сунется…

Мишка шептал своей подружке еще что-то успокаивающее, называл ее ласковыми прозвищами, гладил по голове, сам поражаясь всплывшей неизвестно откуда странной смеси нежности и готовности порвать любого, кто нанесет Юльке малейшую обиду. И не было в этом чувстве и намека на сексуальность, хотя по ЗДЕШНИМ понятиям юная лекарка уже входила в возраст замужества (выдавали замуж и в двенадцать), было желание успокоить, защитить, оградить от жестокости окружающего мира и…

Совершенно неожиданно начало приходить чувство слияния, которое они уже переживали, когда удерживали на грани жизни и смерти раненного Демьяна. Но сейчас оно было несколько иным: во-первых, непреднамеренным, возникшим спонтанно, во-вторых, слияние не несло радостного чувства переполненности энергией. Юлька, видимо неосознанно, пыталась донести до Мишки свою тревогу, а он всячески сопротивлялся, пытаясь ее успокоить и внушить оптимизм. Сознание взрослого человека, более богатый жизненный опыт, накопленный за долгие годы запас скептицизма - позволяли Мишке легко сопротивляться внешнему потоку информации, делали его ментально сильнее, правильнее было бы, наверно, сказать: не сильнее, а защищеннее. Юлька через этот барьер пробиться не могла, тем более, что не осознавала его существования, да и не смогла бы понять сути.

Остатками рационализма, растворяющегося в слиянии двух сущностей, как сахар в горячем чае, Мишка понял: сопротивляться не нужно. Юлька, пусть еще совсем молодая, но лекарка. Она привыкла проникаться ощущениями больного - по едва заметным признакам определять его настроение и самочувствие, через ее руки прошло, если не все, то большая часть населения Ратного. Она чувствует на эмоциональном уровне общее настроение и, как прирожденный медик, будучи не склонной к панике или преувеличениям, способна оценить настрой селян достаточно объективно.