Отрок (XXI-XII)

- Ведаю! Свершилось доброе дело, спасены женщины и дети. Вопреки закону, но во славу милосердию. Вы свершили это вдвоем. Радуйся, отче!

- Этого я и боялся! Сумела-таки прислужница нечистого смутить твою душу, сумела привлечь на сторону сил тьмы…

Дальше разговор пошел, что называется, "в одну калитку" - священник обвинял и увещевал, Мишка угрюмо отмалчивался, ругая себя последними словами за то, что в очередной раз забыл: есть черта, за которой отец Михаил, несмотря на всю свою образованность и широту взглядов, превращается в упертого ортодокса, в фанатика, невосприимчивого ни к каким аргументам.

Кончилось все, как и следовало ожидать, молитвенным бдением на полночи и наложением епитимьи в виде недели на хлебе и воде, с пояснением, что такое легкое наказание наложено на впавшего в ересь отрока исключительно из милосердия к не оправившемуся от ран.

" И куда вас, сэр, понесло? Общечеловеческие ценности, общечеловеческие ценности, демократ, пробы ставить негде! И не первый раз, между прочим. Оглянитесь вокруг, сэр, Майкл, XII век на дворе! Да будь вы ТАМ самым, что ни наесть, красно-коричневым (как вас, собственно, и называли коллеги-депутаты), ЗДЕСЬ вы, все равно, демократичнее, гуманнее и, едрена вошь, либеральнее самых распоследних демократов, гуманистов и либералов. Короче, фильтруйте базар, сэр, особенно при общении с бойцами идеологического фронта. Как вы там, после разговора с Перваком изволили выразиться? Вера нужна, для того, чтобы отличать Добро от Зла? Ну, вот: отличили. Мало вас ТАМ носом тыкали в то, что в идеологии каждая запятая "стреляет"!".

Как назло, экипаж ладьи завтракал в то утро копченой рыбкой, запах которой разносился, казалось, по всей реке.

* * *

Произошедшие в крепости перемены радовали глаз. Уже начали вырисовываться контуры будущего равелина, имеющего форму треугольника, вершиной которого должны были стать ворота с подъемным мостом. Ворот, правда еще не было, а мост через ров пока был обычным, а не подъемным, но одна из казарм, стоящая вдоль северной стены, которая еще тоже находилась в зачаточном состоянии, уже подведена под крышу и заселена "курсантами".

Ох и намучался Мишка, ругаясь с Сучком, по поводу проекта казармы! По его замыслу, на каждом из двух верхних этажей трехэтажной казармы должны были быть оборудованы по десять кубриков - по одному на десяток учеников Воинской школы. Все же здание Мишка хотел разделить шестью кирпичными стенами, которые на самом деле, были не сплошными, а пронизаны дымоходами, чтобы отапливать казарму можно было шестью печами, находившимися в подвале.

Сучок, брызгая слюной без конца повторял свой любимый аргумент "так никто не строит", а Мишка, плюнув на Сучка, обращался, главным образом к Гвоздю и к Плинфе(1), которые, не отвергая идею с порога, пытались понять суть мишкиных предложений.

# #1 Плинфа - так на Руси назывался кирпич. Плинфа была более широкой и плоской, чем современные кирпичи. В данном случае "Плинфа" - кличка мастера-кирпичника.

Гвоздь, в конце концов, проникнувшись идеей, заявил Сучку, что зимой будет действительно хорошо, если одна из стен в каждом кубрике будет постоянно теплой, опять же и сушилку на каждом этаже можно будет сделать. Плинфа тоже, энергично почесав в затылке, сообщил, что на первом этаже, где планировалось устроить трапезную, лазарет и другие нежилые помещения, дымоходы можно будет пропустить внутри колонн, а потолки, для того, чтобы удержать вес верхних этажей, сделать сводчатыми. Мишка понял, что из трапезной получится нечто, вроде грановитой палаты в Кремле и подвел итог, тоже уже ставшей привычной в спорах с Сучком фразой: "Да, не строят, значит, мы будем первыми!". Сучок скривился, а Мишка тихо порадовался, что русские мастера уже переняли у византийцев умение сооружать каменные арки и своды.

Часовня, скромно притулившаяся у будущей дальней стены равелина, была деревянной. Мишка сходу пообещавший отцу Михаилу, что храм в крепости будет обязательно кирпичным и с куполами - не хуже Десятинной церкви в Киеве, вместо похвалы получил упрек в гордыне и напоминание о недопустимости невыполнимых обещаний, после чего решил вывернуться наизнанку, но сбацать уменьшенную копию питерского Спаса на Крови, в его глазах ничуть не уступавшего красотой московскому храму Василия Блаженного. Как это у него получится, Мишка представлял себе весьма смутно, но его, что называется "зело", хотя он и представлял себе неконструктивность и даже опасность подобной упертости управленца по поводу побочной, отвлекающей время и ресурсы, локальной цели.