Клятва смерти

— Как приятно и утешительно знать, что тебя так хорошо понимают. Он же дал тебе именно то, что ты хотела знать, верно? Не больше и не меньше. Он, как ты говоришь, нечист, ему есть, что скрывать.

— Это еще не делает его убийцей, — признала Ева. — Но если его сомнительные операции включают покупку копов, какой смысл ему останавливаться на одном? Придется мне еще раз проверить ее бригаду, а это значит, что, скорее всего, придется опять прибегнуть к помощи отдела расследований. Черт!

— Опять. Да, я так и понял из твоего разговора с Моррисом.

Ева вскинула взгляд на Рорка. Она до сих пор так и не решилась рассказать ему о своей встрече с Уэбстером.

— Раз есть подозрение, что убитая могла быть грязным копом, приходится припадать к этому источнику.

— Определи, что это за источник.

Ева чуть не заерзала, хотя прекрасно понимала, что именно этого он и добивается.

— Встретилась с Уэбстером. Пригласила его в «Даун энд Дэрти». Кстати, Крэк передает привет. Мы оба пока решили это не регистрировать.

— Любопытный выбор места.

— Я считаю клуб своей площадкой — из-за Крэка. Мы с Уэбстером обмениваемся данными.

Рорк шутливо похлопал пальцем по ее подбородку.

— Ну разве тебе не повезло, что я не ревнив?

Ева ответила ему каменным взглядом.

— Конечно, мне повезло.

Рорк засмеялся, а Ева покачала головой. Она подошла к доске и еще раз изучила фотографии.

— Убийца здесь. Или тот, кто убил, или тот, кто привел убийцу в действие. Все остальное не имеет смысла. Но что она сделала? Что она такое сделала, что знала, кому угрожала? За что ее убили?

Ева решила вернуться к работе с утра, хорошенько выспавшись. Выспаться не удалось.

Во сне она сидела на прозекторском столе в морге. Напротив нее на таком же столе сидела Колтрейн. Они смотрели друг на друга, а в ледяном воздухе разливалась скорбная песнь саксофона.

— Немного же ты мне рассказываешь, — заметила Ева.

— А может, ты просто не слушаешь?

— Это бред, детектив.

— Ты даже мысленно не можешь назвать меня Амми или хотя бы Амариллис. Тебе трудно представить меня просто женщиной.

— Ты не просто женщина.

— Это все из-за жетона. — Колтрейн показала Еве свой жетон, повернула его в руке, изучая, словно видела в первый раз. — Мне нравилось его носить. Но он не был мне нужен. Не так, как тебе. Кое для кого работа — это всего лишь работа. Ты знаешь, что я — как раз такая. Да, это тебе известно. Вот ты и решила, что это дает тебе право думать, будто я способна использовать жетон для личной выгоды.

— А ты использовала?

Свободной рукой Колтрейн откинула назад свои роскошные волосы.

— А разве мы все не используем служебное положение в личных целях? Разве ты так не поступаешь? Я не имею в виду презренный металл. Ты извлекаешь личную выгоду каждый день, потому что ты главная, ты всеми командуешь, ты ведешь следствие. От тебя жизни зависят. И при этом ты гонишь, гонишь, гонишь от себя воспоминания о том, чем ты была, ради того, чем стала сейчас.

— Речь не обо мне.

— Именно о тебе. Всегда и только о тебе. Жертва, убийца, следователь. Триада. Они всегда взаимосвязаны. От одного к другому, от другого к третьему. Каждый приносит что-то свое. В этой игре без любого из них не обойтись. — Колтрейн вздохнула с легкой досадой. — Но я не ожидала, что придется умереть на работе, и, скажу тебе честно, меня это жутко бесит. А ты этого ждешь.

— Я жду, что меня убьют?

— Ну, ты же сидишь на столе в морге, разве нет? Так же, как и я. Впрочем, «ждать» — это не то слово. Ты… готова. — Колтрейн кивнула, радуясь, что нашла верное слово. — Да, так гораздо лучше. Ты готова умереть ради этого жетона. А я не была готова. Я была готова делать свою работу, пока не наступила бы пора оставить ее и выйти замуж, завести детей. Ты до сих пор удивляешься, как тебе удается быть копом и женой. Ты не можешь понять, как это можно — иметь семью, детей… Ты и думать об этом не хочешь.

— Дети жуть нагоняют. Непонятные и…

— Ты сама была ребенком, когда он тебя мучил. Когда он тебя избивал, терроризировал, насиловал. Ты не сможешь родить ребенка, пока не поймешь до конца, не примешь, не простишь того ребенка, которым сама была.

— Тебя убили, и ты думаешь, что это дает тебе право промывать мозги?