— Расскажи мне о ней. Какие-нибудь мелочи, детали. Что-нибудь.
— Она любила гулять по городу. Ей всегда лучше было пройтись, чем взять такси. Даже в самый холод.
— Она любила наблюдать, что творится кругом. Быть частью этой жизни, — подсказала Ева.
— Да. Она любила вечер, любила гулять по вечерам. Находить какое-нибудь новое местечко, где можно выпить или послушать музыку. Просила меня научить ее играть на саксофоне. У нее не было никаких способностей. Ни малейших. Боже! — По его телу прошла дрожь. — О боже!
— Но ты все-таки пытался ее научить?
— Она подходила к этому так серьезно, но эти звуки… ты никогда не назвала бы их музыкой. А она смеялась. Отдавала мне сакс и просила что-нибудь сыграть. Любила вытянуться на кушетке и просила меня сыграть.
— Можешь сейчас это вообразить?
— Да. Отблеск свечи на ее лице, эту ее полуулыбку. Она смотрела и слушала, как я играю.
— Раз ты ее видишь, значит, она не ушла.
Моррис потер глаза.
Ева в панике взглянула на Рорка. Он кивнул, давая понять, что она все делает правильно.
— Я никогда не теряла кого-то, кто был мне дорог, — сказала она Моррису, — вот как ты сейчас. Долгое время у меня вообще не было никого, кем я бы дорожила. Поэтому мне трудно судить. Не могу сказать, что я до конца понимаю. Но я чувствую. Просто не представляю, как люди с этим справляются, Моррис. Не знаю, как им удается ставить одну ногу перед другой, идти дальше — вперед. Думаю, им нужно за что-то держаться. Ты ее видишь и можешь держаться за это.
Моррис уронил руки и уставился на них, словно только теперь осознал, что никогда уже его руки не будут обнимать любимую женщину.
— Да, наверное, могу. Могу. Спасибо вам обоим. Я все цепляюсь за вас… Ввалился, испортил вам вечер.
— Прекрати. Смерть — мерзкая гадина, — сказала Ева. — И когда эта гадина приходит, человеку нужны близкие, нужна семья. Мы — семья.
Соммерсет вкатил в гостиную столик на колесиках, деловито и ловко поместил его между Моррисом и Евой.
— Доктор Моррис, вы съедите немного супа.
— Я…
— Вам это нужно. Необходимо.
— Соммерсет, подготовь гостевую комнату на третьем этаже, будь добр. — Рорк присел на подлокотник Евиного кресла. — Доктор Моррис сегодня переночует у нас.
Моррис хотел было отказаться, но потом лишь кивнул и коротко сказал:
— Спасибо.
— Я об этом позабочусь, — проговорил Соммерсет.
Ева поднялась с кресла и приблизилась к нему.
— А в супе нет какой-нибудь успокоительной дури? — спросила она тихо.
— Разумеется, нет, как вы могли подумать?!
— Ладно-ладно, — в намерения Евы не входило препираться с Соммерсетом. У нее были более важные дела.
— Лейтенант, — проговорил он, когда Ева уже хотела вернуться на место. — Вряд ли мне еще раз представится случай сказать вам нечто подобное, поэтому я скажу сейчас, в этот момент: я горжусь вами.
Ева застыла с открытым ртом. Она широко открытыми глазами проводила несгибаемо прямую спину Соммерсета, пока он медленно и с достоинством пересекал гостиную.
— Это, это… — пробормотала Ева. — Просто черт знает что!
Она села в свое кресло. Она увидела, что Моррис немного поел, что его голос в разговоре с Рорком стал тверже.
— Должно быть, я все-таки еще что-то соображал, если пришел сюда, — говорил Моррис.
— Поговоришь с Мирой, когда надумаешь? — спросил Рорк.
Моррис ответил не сразу.
— Да, наверно. Я знаю, что она предложит. Я знаю, что это правильно. Мы имеем дело со смертью каждый день. Как ты сказала, Даллас, мы чувствуем.
— Не знаю, что ты думаешь насчет таких вещей, — начала Ева, — но я знаю одного священника.
Легкая улыбка тронула губы Морриса.
— Священника?
— Да, такого католического парня. Я с ним работала по одному делу.
— А, да, отца Лопеса из испанского Гарлема. Я с ним говорил как-то раз, пока дело было еще открыто.
— Да, верно, ты его знаешь. Ну, в общем… Что-то в нем такое есть… я бы сказала, основательное. Может, если бы ты поговорил с кем-то вне нашего круга, с кем-то не связанным с нашей работой… может, тебе стало бы легче. Хочешь поговорить с ним?
— Вообще-то меня воспитывали буддистом.
— Да? Ну что ж…