– Ни одна не пашет, – сказал через минуту Приходько, – сломались все разом. Не отстегиваются.
– Тогда попробуйте засунуть руку за пояс и вытащить наружу карман, – попросила я: зря на немецкое качество понадеялась!
– Неудобно как-то, – промямлил лейтенант.
– Вы же хотите денег?
– Ну… Да! – не сумел справиться с алчностью гаишник.
– В портмоне кредитки и наличка, похоже, мне одной, без посторонней помощи, его не выудить, – констатировала я.
– Что люди скажут? – пробубнил Приходько. – С какой радости я к вам в штаны лапу запустил?
– Тут никого нет, но, если хотите, можем сесть в машину, – предложила я.
– В твою? – хмыкнул лейтенант.
– Давайте в вашу! – пошла я на компромисс.
– Стой уж, – приказал Приходько и засопел еще сильней.
– Ой! – взвизгнула я.
– Чего? – прошипел лейтенант.
– Вы царапаетесь! Когда маникюр в последний раз делали?
– Что я тебе, гомик, ногти полировать? – возмутился Приходько. – Не вертись, сейчас добуду!
Я замерла на месте. Милый дедушка-лейтенант считает, что аккуратные руки и ноги – признак человека с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Настоящий мужчина должен быть вонючим, менять носки на Новый год и мыть голову на Пасху.
– Черт! – прошипел Приходько. – Вот блин!
Я изогнула спину.
– Не получается?
– Палец застрял, – пропыхтел лейтенант, – там какие-то лапки, они мою руку не пускают.
– Ладно, вытаскивайте руку, попробуем изъять кошелек другим способом, – бойко предложила я.
– Не вынимается, – прохрипел Приходько.
– Вы о чем?
– Объяснил уже, палец попал в какую-то штуку, она щелкнула и теперь держит его крепко.
Я замерла.
– Ваша рука застряла у меня в джинсах?
– Так точно.
– И что теперь делать?
– Не знаю, – растерянно ответил лейтенант.
– Дерните посильней!
– Ща! Ой! Больно! Кожа слезает!
– Фиг с ней! Попробуйте еще раз.
– Ишь, какая хитрая, – закряхтел гаишник, – кожа-то моя, живая!
– Прикажете теперь с вами тут до утра торчать? – возмутилась я.
– Не надо, – испуганно ответил Приходько, – моя смена через полчаса заканчивается!
Из-за угла вынырнула старенькая «Волга», поравнялась с нами, притормозила, стекло в водительской двери опустилось, высунулся мужик лет пятидесяти.
– Слышь, командир, – спросил он, – как на Рагозина проехать?
– До конца и налево, – просипел Приходько.
Шофер кивнул, но не нажал на газ, некоторое время он смотрел на нас, потом тихо спросил:
– А чего ты с бабой делаешь?
– Он деньги достает, – честно сказала я, – за кошельком полез.
– Езжайте по своим делам, – занервничал Приходько, – нечего тут цирк устраивать.
– Дорога общая, – меланхолично ответил водитель.
– Тут парковка запрещена, – огрызнулся лейтенант.
– Я не паркуюсь, просто остановился, – гудел дядька.
– Сейчас оштрафую, – пригрозил Приходько.
– Во гаишники, совсем охамели, – покачал головой мужик. – Среди белого дня на дороге к бабе пристал. А ты чего молчишь, дура! Зови на помощь!
– Она сама меня попросила! – зашипел Приходько. – Кошелек вытащить надо.
– Из задницы? – заржал шофер. – Ну, дела! Ох, жаль, шурин не видит! Красота!
– Уважаемый, – стараясь сохранить достоинство, сказала я, – проезжайте спокойно, мы сами разберемся.
– По обоюдному согласию, – вякнул Приходько, – где двое договорились, третий не нужон! Лишний он!
– Хоть бы в машину сели, – не успокаивался идиот, – не на шоссе же.
– Где хотим, там и стоим! – гаркнула я.
– Вот бабы, – запричитал шофер, поднял стекло, и «Волга», чихнув пару раз, уехала.
– Что делать? – нервно спросил лейтенант.
– Снимать штаны, – бодро сказала я.
– Чьи? – взвизгнул лейтенант.
Мне стало смешно.
– Ясное дело, не ваши. Стойте спокойно, я сейчас!
– Эй, эй, – занервничал Приходько, – чего возишься?
– Джинсы расстегиваю.
– Зачем?
– Сейчас стяну их, а вы посмотрите, куда попал палец, и в крайнем случае сломаем его пассатижами.
– Не позволю палец калечить! – взвыл Приходько.
– Я имею в виду защелкнувшееся антивандальное устройство, – успокоила я дурака и не удержалась от справедливого упрека: – Кабы не чья-то жадность, не случилось бы беды!
– Только кретинка кошелек в задницу сует, – потерял остатки воспитания лейтенант.
– Вот не сниму джинсы, так и будешь стоять за моей спиной, – пригрозила я.