Легенда о Якутсе, или Незолотой теленок

Алик путался в маминой шубе. Клим сильно потел в трех шерстяных безрукавках. Среди юрт, чумов и яранг из полиэтилена они смотрелись как неотъемлемая часть пейзажа.

На полпути Климу стало скучно. Таким образом можно было дойти до цели безо всяких препятствий. А ему хотелось приключений.

— Тихо! — горячо прошептал он. — Кажется, нас засекли! Бежим!

Алик грустно вздохнул. Последнюю неделю он занимался совершенно непривычными физическими упражнениями. Тело болело во всех местах подряд. Особенно в тех, которыми надо было бегать. Если бы не любовь к маме, он бы не смог даже ползти. Проклиная энтузиазм друга, Альберт Степанович подобрал полы шубы и старательно изобразил галоп.

По стойбищу разнесся мягкий топот. В кармане Потрошилова заверещал проснувшийся хомяк. По пути Клим пнул подвернувшиеся под ноги санки. Те врезались в стенку полиэтиленовой яранги. Грянул чей-то возмущенный вопль. Громко залаяла ездовой ротвейлер Дуся. Но Алик уже рванул на себя дверцу холодильника. Они ввалились внутрь. Потрошилов выставил перед собой швабру и отчаянно крикнул:

— Мама?!

Клим выхватил дихлофос, угрожающе заревев. Спасательная операция тихо крякнула и провалилась. В яранге было пусто. Ни мамы, ни якутов, ни вообще чего бы то ни было. Кроме кастрюли с остатками грибного супа на дне. На крышке лежал листок бумаги. На нем ровным каллиграфическим почерком учителя биологии с тридцатилетним стажем было написано:

«Алик, меня увезли в Якутию. Адрес: семьдесят градусов северной широты, сто сорок — восточной долготы. Стойбище Белого Оленя. Спросить Потрошилова С. С. Приезжай, мама».

В неверном утреннем свете буквы вдруг расплылись и помутнели. На глаза Альберта Степановича навернулись слезы. Маму увезли в холод и дичь. Он представил несчастную Валентину Петровну, сжавшуюся у костра в окружении вопящих и танцующих якутов. Ему стало плохо в духоте яранги. Клим бережно приобнял друга за плечи. Они выбрались из опустевшего логова «якутсы» и побрели домой.

Не очень проснувшиеся Белые Олени из дома номер тринадцать повылезали из своих жилищ и смотрели на них с недоумением. Шум в стойбище стих. Еще никто не выходил из главной яранги в грустном виде. Но вопросов новым якутам задавать не стали. Не то из чувства такта, не то вследствие полного утреннего равнодушия.

Алик и Клим поднялись на свой второй этаж. Внезапно Распутин остановился. Перед дверью стояла тележка с сумкой. Это скорбное средство перемещения дачного бремени Альберт Степанович узнал бы из тысячи других. На ручке болтались ключи от дачи и мамина косынка. На подгибающихся ногах он подошел к тележке. В крепко притороченной сумке зловеще лежали восемь зеленых кабачков. Последний привет от Валентины Петровны и уходящего лета.

— Это намек, — ошарашенно сказал Клим, потрясенный коварством «якутсы», — сначала вернули тележку, потом…

Какую неотъемлемую часть мамы пришлет подлая северная мафия в следующий раз, Альберт не услышал. Стресс стукнул его по затылку мягкой увесистой колотушкой. Потрошилов рухнул лицом вперед, круша кабачки волевым подбородком. В квартире напротив синхронно отпала от глазка Валентина Петровна. Растроганное материнское сердце дало сбой. Над ней склонились Рыжов и пенсионер Кузькин. Сократ и Диоген остались сидеть на кухне. Минутной слабости будущего вождя Белых Оленей они не увидели.

* * *

Альберт Потрошилов сидел в прихожей на сумке с парашютом и мучительно покусывал кончик карандаша. Слова роились в мозгу, как мухи над коровьей лепешкой, а садиться на бумагу никак не хотели. Между мозгом и клетчатым тетрадным листком пролегла пропасть. Альберт пучил глаза, дул щеки, прохаживался от стены к стене и трепал себя за волосы. В общем, делал все, что должен делать каждый писатель в период литературных потуг. Не помогало. Слова-мухи сбились в кучу и не собирались выстраиваться в ряды.

«Аликс — Юстису» — написал .он и тут же вспотел от напряжения. Выход на связь с «конторой» давался нелегко. Алик знал — у него нет права на ошибку. Он должен быть краток и непредвзят. Только информация. Никаких эмоций. Эмоции для гимназисток. Агент, работающий под прикрытием, — это холодная сталь!

«Здравствуйте, дорогие мои коллеги. Как же я соскучился…» — сама по себе вывела рука каллиграфическим почерком. Альберт в сердцах плюнул на пол, сложил листок вчетверо и швырнул в конец коридора. Потом принес тряпку, вытер плевок и выбросил испорченный лист в мусорное ведро. Тихо поскуливая, он умылся холодной водой и вернулся к перу и бумаге.