Танец меча

Йозеф Эметс, венгерский философ

Когда человек говорит, что любит осень, а дру­гой, что терпеть ее не может — оба говорят одно и то же. Разногласия, в принципе, — фильтрация впе­чатлений. Первый представляет пронизанный солнцем сентябрьский день и ветерок, штопором закру­чивающий березовые листья. Второй же — ранний вечер, холод, тоску и непрерывный дождь.

Ирка ничего не представляла. Она стояла у окна «Приюта валькирий» и бодала его горячим лбом. Рядом переминался с ласты на ласту недовольный Антигон. Круглоголовые фонари торчали вдоль ал­леи, освещая только собственные лысые макушки. Вокруг них серебристыми нитями чертился дождь.

В Сокольниках прокладывали новые дорожки. В окно «Приюта валькирий» видна была куча сере­бристого строительного песка. Чтобы ее не размы­ло дождями, кучу покрыли черным полиэтиленом, похожим на лежащего человека. Вчера вечером, ког­да Ирке стало совсем тоскливо, она прямо из окна прыгнула на кучу и долго лежала, а полиэтилен шур­шал от ветра.

Сейчас у залитой дождем черной горы сидела мокрая дворняга и, подняв морду, вслушивалась в тучи — именно вслушивалась, потому что увидеть что-то было нереально.

Ирке неприятно было смотреть на эту собаку, потому что рядом с ней трудно ощущать себя не­счастной. Слишком бросается в глаза, насколько че­ловек меньше терпит, чем самое последнее живот­ное. В десятки раз меньше переносит. В сотни раз больше имеет. А насколько тревожнее, ропотливее.

— Сгинь отсюда! — крикнула Ирка в окно. Собака сразу вскочила и вильнула хвостом. Ирка

поняла, чего она ждала.

— Антигон! Тут к тебе пришли! — позвала она. Кикимор взгромоздился на подоконник. В руках

у него было причудливое орудие, изготовленное из подставки для телескопа, куска пластиковой водосточной трубы, выпрошенной у Корнелия доски эдемского дерева и конфискованных у суккуба под­тяжек.

— Тэк… чуточку правее… ниже… ага… в самый раз! — бубнил Антигон.

Приложился к трубе, проверил прицел и, оття­нув подтяжки, отпустил их. Рядом с собакой в землю Врезался апельсин и запрыгал к беговой дорожке. Потом еще один, и еще. Апельсиновый град продол­жился секунд десять. Антигон прыгал у водосточной трубы, пытаясь его остановить.

Скулящая собака, сшибленная с лап апельсином, скрылась за деревьями.

— Ты чего? — спросила Ирка.

— Не знаю, гадская хозяйка! Вчера там сосиски были! Вечно они в своем супермаркете все перестав­ляют! Найду, кто это делает: насмерть защекочу! — оправдываясь, заявил Антигон.

В его неудачах постоянно виноват оказывался кто-то другой.

Ирка дернула дверцу шкафа, и оттуда на нее шагнул человек. Она заслонилась руками. Человек тоже испугался: дернулся и заслонился. Зеркало! Ирка нервно засмеялась, хотела остановиться, но не смогла. Смех перешел в рыдания. У нее началась истерика.

Потом встала и подошла к зеркалу. Лицо, вы­нырнувшее в стекле, показалось ей незнакомым. Большелобое, некрасивое, с маленьким упрямым подбородком. На Ирку оно смотрело враждебно, с подозрением. Глаза — красные, уставшие от чтения. Глубоко несчастный человек, окопавшийся в своем внутреннем пространстве. В сущности, право быть любимым — главное право каждого человека. А она никому, совсем никому не нужна! И никогда не бу­дет нужна!

Мысли двигались цепочкой, тоскливые, без­радостные, давящие. Шуршащие, как ползущая по фольге кобра, они становились все громче, все от­четливее.

— Убей себя! Хуже все равно не будет! Хватит терпеть — убей! — услышала Ирка голос, который был, скорее всего, ее собственным.

Валькирия-одиночка вздрогнула. Подошла к окну. На миг ей показалось, что там, на аллее, стоит Багров и смотрит на нее. Но нет. Просто поздний бегун.

Да, правда, хуже не будет! Осень. Дождливая хмарь. Тоска. Жажда света и солнца. И все беспо­лезно!

Ирка призвала копье. Медленно повернула его наконечником к себе. Наконечник полыхал. Один укол, одно прикосновение — и все кончено. Мед­ленно, очень медленно Ирка занесла копье вперед на всю длину руки. Привычно оценила дистанцию: замах небольшой, но должно хватить. Сердце у нее не билось, а проваливалось куда-то. И правда, как просто! Только один укол!

— Давай! — повторно шепнул голос.

— Да! — сказала Ирка сквозь зубы. — Пора!

Она сделала быстрый бросок мимо плеча, за спи­ну. Повернулась. Копье валькирии не знало промаха. На стене, пригвожденный копьем, болтался дохлый молоденький комиссионер, медленно теряющий морок невидимости. На шее у него качались два ша­рика на нитке. Ага, дистанционный передатчик мыс­лей… Так она и думала!