97  

Варвара заметила эти коварные кивочки и рыв­ком встала.

— Встреться с ним! — сказала она Буслаеву. Меф не стал спрашивать, с кем «с ним». Есть вещи

ясные по умолчанию.

— Зачем?

— Я не знаю, какие у вас с ним дела, но он этого хочет.

— Он тебе сам сказал? — не поверил Меф. Варвара вытерла рукавом нос.

— Он странный… Вообще почти не говорит. Толь­ко «дай», «положи», «возьми», как служанке. И смо­трит на медальон. Беседует с ним, как полный псих.

— На медальон? Может, на дарх?

— Дарх — это длинный такой? — наивно уточ­нила Варвара. — Нет, на медальон. Я подсмотрела, когда он напротив зеркала сидел.

— И что там внутри?

— Женщина какая-то. Думаю, его бабушка. Уж очень дряхлое все, исцарапанное… Увидься с ним, а? — Голос у Варвары сделался умоляющим. Ну, на­сколько он может быть умоляющим у охрипшего че­ловека, который кашляет через два слова на третье.

Мефодий вопросительно взглянул на Дафну.

— Я тебя никогда… — грозно начала она. — Лад­но, пущу! Иди!

— Мне в универ… — тоскливо вздохнул Меф. — Ну ладноть! Прогулы лекций — признак таланта. А вылететь с первого курса — вообще почерк гения.

У входа в общежитие озеленителей стоял крас­ный кузовной грузовичок. Брезент был откинут. Внутри Меф увидел двух живых баранов. Бараны просовывали морды наружу. У них были печальные кроткие глаза и влажные ноздри. Один баран по­зволил себя погладить. Другой пугливо шарахнулся, не столько от руки, сколько от близости крупного черного пса.

До Нового Арбата они добрались минут за сорок. Варвара тащилась еле-еле, часто присаживаясь от­дыхать. Меф вообще не понимал, как она дошла до их дома, а теперь идет обратно.

— Видишь этот столб? — кашляя, спросила она, когда они шли вдоль дороги. — Он мне как родной. Я на него третью машину наматываю.

Меф столб видел и подтверждать не стал. Добряк же высоко задрал лапу и оставил метку столь высо­кую, что она могла быть зафиксирована как абсо­лютный собачий рекорд.

Они спустились в переход. Людской поток был таким плотным, что, когда они свернули в коридор­чик, ведущий к железной двери, на них оглянулось человек пять. Правда, смотрели все пустым, город­ским, сразу-все-забывающим взглядом. Арей не то лежал, не то сидел в глубоком кресле с торчащим из рваной обивки поролоном. Он был такой же, каким Меф его помнил, разве что похудел и щеки висели складками, как у шарпея. Борода отдавала желтиз­ной, но была подстрижена. В этом ощущалась рука Варвары. Мефа Арей приветствовал движением ноги, обутой в тесный, блестящей кожи сапог.

— О, мальчик мой! Какими судьбами? Меф оглянулся на Варвару.

— Неужели такими? — удивился Арей. — Кашля­ющие судьбы с гриппозными глазами!

— Закончили шутить? Можно начинать смеять­ся? — сипло спросила Варвара.

Арей нахмурился и перевел взгляд на Мефа.

— Варвара, будь любезна, купи себе что-нибудь, чего нельзя купить на Арбате! И лучше не отклады­вай! Сделай это прямо сейчас.

Варвара повернулась и вышла.

— Чудесная девочка! Само послушание! Совсем недавно она метнула бы в меня тесак, да вот удача: она его где-то посеяла!

— Вы ее обижаете. Она вас любит, — сказал Меф.

— Неужели? Это потому, что я деспот. Есть тип девушек, которые любят только деспотов. Особен­но, заметь, те, у кого от природы сильный характер.

Женщины — безжалостные существа. Безвольных людей они разрывают в клочья.

Меф ощутил, что Арей передергивает.

— Те, о ком вы говорите, не женщины, а самки. Женщины ведут себя иначе, — заметил он.

Тяжелое веко мечника дрогнуло.

— Сильный ответ! Ты на волне успеха, мой маль­чик! Говорят, сработал по Троилу! Крупная добыча, поздравляю! Только не понимаю, почему я должен узнавать обо всем от Барбароссы? Мог бы и сам по­хвастаться! Все-таки мой ученик!

Меф молчал.

— Да только, говорят, старикан еще жив! — про­должал Арей. — Это все потому, что ты не доворачиваешь кисть, когда клинок в ране. Ох уж эти жалельщики!

Буслаев знал почерк Арея: вести разговор на чу­жой территории и не пускать на свою.

— Варвара совсем разболелась, — заметил он. Арей опустил тяжелую голову.

— Не сидится ей дома. Ночью температура была под сорок. Я сорвал с кровати профессора. При­тащил его в подштанниках. Увы: бедняга оказался офтальмологом. Прописал сущую дрянь, которую посоветовала бы любая фельдшерица в ночной ап­теке.

— Жар — это неплохо. Когда жар, микробы пере­стают размножаться, — с апломбом юного биолога заявил Меф и внезапно ощутил жар столь сильный, что опустился на пол на подломившихся ногах. Пе­ред глазами все плыло. Стыковались и вновь разде­лялись алые пятна, вышагнувшие из стены перехода.

  97  
×
×