Страсти по императрице. Трагические любовь и судьба великих женщин

Атмосфера вокруг монархов сделалась столь напряженной и неспокойной, что посол Англии сэр Джордж Баченен попросил аудиенции у Николая II, чтобы убедить его умерить самодержавные методы правления и пойти на установление полуконституционной монархии, которая разделит с ним ответственность за завершение этой ужасной войны. Голодные, необмундированные, плохо обученные солдаты царской армии гибли как мухи, несмотря на проявляемый ими героизм. А пока они пытались сдержать натиск немецких войск, большевики взорвали оружейные заводы в Казани.

Революция, к которой призывают Ленин и Троцкий, вот—вот охватит всю страну; рассчитывать на армию не приходится. Посол постарался внушить царю: в случае всеобщей смуты пусть рассчитывает лишь на небольшое число сторонников.

Но он напрасно потерял время: ничто не шло в сравнение с влиянием Александры, требовавшей от мужа биться до конца за сохранение столь милого ее сердцу самодержавия прошлого века. Поглощенная своим горем, она, казалось, не предчувствовала, не представляла вовсе, что готовится в стране. 19 февраля 1917 года великий князь Михаил явился во дворец, чтобы умолять брата вернуться в Ставку: он надеялся, что само присутствие царя в армии усмирит надвигающуюся угрозу бунта.

Николай II согласился крайне неохотно, тем более что в самом Санкт—Петербурге уже началась смута и ему пришлось прибегнуть к помощи казаков, чтобы разогнать толпу — народ пришел в отчаяние от нехватки продуктов питания. Но никто в Царском Селе, менее всего сама императрица, как будто не понимал серьезности положения. А для нее важно лишь одно: дети ее заболели краснухой: забыв, что она императрица, Александра стала обеспокоенной матерью и сиделкой при больных детях.

Увы, Николай II вернулся в действующую армию лишь на очень короткий срок: 2 марта он вынужден отречься от престола сам и заявить об отречении сына. Отрекся он в пользу своего брата, великого князя Михаила: тому пришлось также отречься, на другой же день, когда он узнал, что новый режим, конституционных демократов и октябристов, во главе с прогрессивно настроенным князем Львовым посчитал его провозглашение незаконным. На этот раз царский режим пал окончательно.

Эту ужасную новость императрице принес великий князь Павел. С той самой минуты необычайное превращение произошло с этой странной женщиной: она не сумела быть великой на вершине власти, но стала таковой на пределе горя. В глазах ее стояли слезы, но она приняла убийственное известие с большим достоинством и не выразила ни единым словом сожаления по поводу утраченного высочайшего положения.

— Я больше не императрица, — произнесла она, — но продолжаю оставаться сестрой милосердия и хочу, чтобы ко мне относились как к таковой.

И вернулась к постелям больных детей и к постели своей близкой подруги, также заболевшей краснухой, Анны Вырубовой, которую любила больше других, — та, однако, стала ее злым гением.

Как тут было не сравнивать Александру и Марию Антуанетту: ни та, ни другая не смогли стать монархинями, но и та, и другая сделались мученицами.

Все последовавшие за этим дни — время великой тревоги для этой женщины: она не получала вестей от мужа и с минуты на минуту ждала сообщения, что он убит. Кроме того, жила почти в полном одиночестве — дворец опустел, словно по мановению волшебной палочки. В нем оставались лишь немногие верные люди: старый граф Бенкендорф; доктор Боткин, кому суждено пойти до конца и до самой своей смерти наблюдать страдания императорской семьи; две фрейлины и единственный адъютант императора граф Замойский — поляк, к нему Александра до последнего времени относилась очень плохо. Петля понемногу затягивалась. Еще несколько дней — и императрица стала пленницей в своем дворце, без права общаться с редкими друзьями. И тогда к ней присоединился Николай II, такой же пленник, чтобы разделить ее судьбу.

Когда они вновь встретились, Николай разрыдался в ее объятиях, и Александра думала лишь об одном — успокоить, ободрить, помочь ему, ставшему таким беспомощным. Поведение ее подчинялось теперь лишь божественной воле: она никогда не роптала сама и не позволяла роптать на судьбы никому из своего окружения. Очень, кстати, малочисленного: даже великий князь Михаил не добился разрешения встретиться с братом.

А потом последовали унижения, оскорбления, намеренные грубости от охранников, вчера еще падавших ниц в их присутствии. И все это она переносила с высоко поднятой головой и редким мужеством.