Узник в маске

Во дворе дворца капитан потребовал коня, после чего усадил Сильви в карету и проехал с ней рядом по ночным улицам до самого дома. Увидев там две поджидающие ее кареты, он предпочел ретироваться.

– Горячее вино обождет. У вас гости, а мне пора возвращаться в Лувр.

– Грустно сознавать, что мы больше не увидимся, – призналась Сильви.

– Почему, позвольте спросить?

– Потому что завтра я удаляюсь в Фонсом, чтобы засесть там безвыездно. К тому же мне меньше всего хочется компрометировать вас перед королем.

Д'Артаньян решительно улыбнулся, сверкнув белоснежными зубами.

– Пускай молокосос намотает себе на ус, что если он хочет окружить себя верными слугами, то нельзя мешать зову их сердец. Я приеду к вам с новостями. Я сделаю это, чтобы доставить удовольствие самому себе, потому что... не могу себе представить, во что превратится мое существование, если я лишусь надежды видеть вас.

Она растроганно протянула ему руку, к которой он надолго припал губами. Потом, вскочив на коня с легкостью двадцатилетнего, мушкетер ускакал, ни разу не обернувшись.

В библиотеке, устроившись у камина, Сильви поджидали Мария де Шомбер, Персеваль и Ла Порт, угощавшиеся тем самым вином с корицей, от которого отказался Д'Артаньян. Стоило Сильви появиться, как вся троица хором спросила:

– Ну как?

– Изгнание на свои земли. То же, что у вас. – Она посмотрела на бывшую фрейлину и на самого преданного из всех слуг Анны Австрийской. Последний встал и прошелся по комнате.

– Готов ручаться головой, что я прав! Должно быть, исповедник потребовал, чтобы королева-мать открыла старшему сыну всю правду, пригрозив в противном случае не дать ей отпущения грехов.

– А я повторяю, что этого не может быть! – вскричала Мария. – Даже на исповеди государственный секрет не предназначается для слуха первого попавшегося священника.

– Преподобный Ош – далеко не первый попавшийся священник! А пусть бы и так, ведь нарушение тайны исповеди влечет проклятие, – напомнил Персеваль. – Разумеется, супружеская неверность – тяжкое прегрешение, и королева сама должна была стремиться облегчить совесть. Я придерживаюсь мнения Ла Порта: теперь король знает все. Значит, вам угрожает опасность: разве не вы способствовали ее связи с Бофором?

– Она бы нас ни за что не выдала! – возмущенно бросила Мария.

– Выдала или нет, – молвил Ла Порт, – но он, должно быть, потребовал ответа, кто еще знает о происшедшем. Думаю, правда, что, прежде чем перечислить сыну имена, она заставила его поклясться не причинять нам вреда, в противном случае мы бы уже знакомились с внутренним убранством Бастилии. Недаром он довольствовался тем, что навсегда удалил нас от двора.

– Ла Порт прав, – поддержал старого слугу Персеваль. – Случаю было угодно, чтобы вся ваша троица сразу попалась ему на глаза, как только он вышел из спальни умирающей, узнав, что в нем действительно течет кровь Генриха IV, только Людовик XIII здесь ни при чем... Для такого спесивого молодого человека это – страшное откровение, пусть мать и заверила его, что его брат Филипп ни за что не узнает правды. Старый лис Мазарини знал, что делает, когда они с королевой потакали женственным наклонностям маленького принца, иначе не исключена была бы опасность появления еще одного Гастона Орлеанского, пусть в другом обличье. Так или иначе, Людовик – король и намерен остаться им впредь. Что же странного, если он убирает из своего окружения тех, кто способен напомнить ему об истине?

– Вы считаете, что Мазарини тоже все знал? – спросила Мария де Шомбер.

– Она никогда ничего от него не скрывала, – с горечью ответил Ла Порт. – Разве он не был ее тайным мужем?

В разговор вмешалась Сильви, уставшая молчать:

– А как же Бофор? Что будет теперь с ним?

Стоило ей произнести это имя, как воцарилась тишина, в которой перемешались страх и тревога. Все знали, что Людовик XIV всегда подозрительно относился к самому своенравному из Вандомов, и теперь боялись даже предположить, что он может чувствовать сейчас, когда ему открылась правда... Самым смелым оказался Персеваль.

– Христианнейший король не посмеет совершить страшный грех отцеубийства, – сказал он. – Но вы, Сильви, правы, что вспомнили про Бофора. Я снова отправлюсь в Тулон и дождусь его там: пора его предостеречь, причем лично. Делать это простым письмом, которое может попасть неизвестно кому в руки, слишком опасно. Мы встретимся с вами в Фонсоме – ведь вы теперь, полагаю, поспешите туда?