Узник в маске

В разговорах с Сильви Персеваль никогда не касался этой темы, предпочитая, чтобы она не мучилась воспоминаниями о самых тяжких мгновениях своей жизни. Скрывал он от крестницы и свежую новость о герцоге, полученную из других источников: Бофор и его люди закрепились в Джиджеле, крепости на алжирском побережье, в честь взятия которой в соборе Парижской Богоматери отслужили 15 августа мессу, но после этого вести о нем перестали поступать, ибо берберы перехватывали у своих берегов всех курьеров.

Судьбе было угодно, чтобы события этого вечера, начавшегося для Сильви так мирно, приняли совершенно другой оборот. Началось все с появления Мари. Сильви и Персеваль уже садились за стол, когда она влетела в дом, как вихрь. Она имела привычку не входить, а вбегать. При ее появлении осень покорно уступила место весенним краскам, так чудесно она смотрелась в своем синем бархате и белом атласе с опушкой из меха горностая. Не замечая мать, она кинулась на шею к Персевалю.

– Я не виделась с вами целую вечность! Как же я соскучилась! О самочувствии не спрашиваю: нынче вы еще моложе, чем всегда...

Не давая ему перевести дух, она засыпала его поцелуями, после чего, развернувшись на каблуках, оказалась нос к носу с Сильви. Встреча с матерью притушила ее радость, как ушат воды, выплеснутый на весело трещавший факел.

– Матушка? Вы здесь? Я не знала, что вы вернулись в Париж.

– А ведь возвращение двора сопровождается оглушительным шумом! – заметил Персеваль, недовольный новым тоном девушки и огорчением Сильви. – Разве Тюильри так уж далеко? Или там все глухие?

– Просто придворные Мадам превратились в нежелательных персон, в парий. С тех пор, как наша принцесса снова забеременела, нас перестали приглашать. «Забавы волшебного острова» тоже были устроены не для нас, Версаля мы не видели...

Она говорила это, стоя перед Сильви и даже не пытаясь к ней приблизиться.

– Ты не хочешь меня обнять? – пробормотала мать горестно. Ее состояние не составляло секрета для крестного. Тот уже нахмурил брови, но Мари сама ответила:

– Конечно, хочу.

Она легко прикоснулась губами к щеке Сильви, но увернулась от материнских объятий, сказав:

– Вы выглядите бесподобно, как всегда! Примите мои поздравления. Я пришла за новостями, крестный, – обратилась она к Персевалю. Дети Сильви называли его так же, как их мать, хотя в действительности были крестниками не его, а короля. – Вы получили свежие письма?

– После нашей последней встречи – ни одного, но...

– А вы, мама?

Сильви отошла к полке с книгами, чтобы скрыть слезы, и ответила, не оборачиваясь:

– Разве ты не знаешь, что все письма, отправляемые из-за моря, из предосторожности адресуются шевалье де Рагнелю?

– Знаю, но что же из того? Возможно, у него есть письмо для тебя, о котором он не желает упоминать...

– Что за мысли!

– Зачем же ему ставить меня в известность? Когда любовник пишет письмо своей любов...

Пощечина оборвала ее на полуслове. Нервы сдали не у Сильви, уязвленной в самое сердце словами дочери, а у Персеваля, размахнувшегося от души. Нежная щечка Мари запылала огнем.

– За кого ты меня принимаешь? – крикнул он. – За сводника? Я – шевалье де Рагнель, это обязывает! Что до оскорбления, которое ты только что нанесла родной матери, то ты будешь просить за него прощения. На коленях!

Его худые, но твердые, как сталь, пальцы впились в запястье Мари. Сильви вступилась за дочь:

– Не надо, умоляю! Оставьте ее. Чего стоят слова раскаяния, произнесенные по принуждению? Мне больше хотелось бы узнать, откуда у Мари такие сведения о моей личной жизни.

– Слышала? Отвечай! – Рагнель уже не пытался вывернуть Мари руку, но не отпускал ее.

Мари небрежно пожала плечами.

– Я не утверждаю, что моя мать по-прежнему близка с господином де Бофором, но раньше дело обстояло по-другому. Возможно, с тех пор минуло немало времени, но их любовь по-прежнему жива.

– Это не ответ на мой вопрос. Кого ты наслушалась?

Мари неопределенно махнула рукой.

– В Тюильри и Сен-Клу немало осведомленных людей. Они не видят в этом ничего дурного, наоборот, они восхищены...

– Кто?!

– Вы делаете мне больно!

– Будет еще больнее, что бы ни говорила твоя мать, если ты не ответишь толком! В последний раз спрашиваю: кто эти болтуны?

– Граф де Гиш... Шевалье де Лорен... Маркиз де Вард...

Персеваль издал смешок, не предвещавший ничего хорошего.

– Любовник Мадам, любимчик Месье и сообщник госпожи де Суассон в подлом деле подбрасывания подложного испанского письма! Хорошо же ты подбираешь себе друзей! Поздравляю! Ты предпочитаешь прислушиваться к этому змеиному шипению, к этим злонамеренным шалопаям, которые запачкали свои родовые имена альковными приключениями... А я-то думал, что ты нас любишь...