Он выпустил ее и оттолкнул от себя. Мари упала в кресло, покинутое матерью, и разрыдалась.
Сильви протянула к дочери руку, глядя Персевалю в глаза и мысленно приказывая ему не шевелиться. Какое-то время она молча наблюдала, как дочь проливает слезы. Только когда Мари немного успокоилась, мать сказала Персевалю:
– Вас она любит по-прежнему, в этом нет никаких сомнений: у нее нет никаких причин на вас злиться. Я – другое дело. Вам отлично известно, что она влюблена в господина де Бофора и считает меня своей соперницей.
– Разве я ошибаюсь? – прошипела Мари сквозь слезы.
– Я никогда ею не была и не буду, Мари! Мне известно о твоей любви к нему, известно даже больше, чем я подозревала раньше. Ты кажешься себе сильной, а я вспоминаю саму себя в пятнадцать лет, вспоминаю собственные увлечения...
– Когда такое сердце, как мое, отдано мужчине, я над ним уже не властна.
– Придется с этим согласиться. Но послушай, что я тебе скажу: если бы господин де Бофор попросил моей руки, я бы согласилась без тени сомнения.
– Ты отлично знаешь, что он этого никогда не сделает! – крикнула Мари и снова залилась слезами.
Сильви не успела ей ответить: во дворе раздался цокот конских копыт, и Пьеро доложил о приезде посланца королевы.
К огромному изумлению Сильви, перед ней преклонил колена Набо. Чтобы не вызывать удивления у прохожих, он накрылся конской попоной и сменил привычный тюрбан на черную шляпу с широкими полями, которую снял в дверях, обнажив короткие курчавые волосы.
– Королева больна и несчастна. Ей требуется ее верный друг, – сказал Набо по-испански. Он всегда обращался к Сильви на этом языке. Прежде чем подарить его Марии-Терезии, Бофор позаботился, чтобы он выучил испанский язык как родной. Это не мешало ему неплохо изъясняться и по-французски.
– Кто тебя послал?
– Госпожа де Мотвиль. Она приехала вечером...
– Где остальные? Где госпожа де Бетюн, госпожа де Монтазье?
– Бетюн устала и уехала спать. Другая ужинает у фаворитки...
– Кто дал тебе мой адрес?
– Мотвиль.
Деваться было некуда: приходилось возвращаться в Лувр без надежды вырваться оттуда в скором времени. Обреченно вздохнув, Сильви отослала молодого негра обратно, пообещав, что поедет за ним следом, велела Пьеро подготовить ее карету и только тогда повернулась к дочери.
– Если ты не должна возвращаться рано, оставайся здесь. Это пойдет тебе на пользу.
– Я никуда не тороплюсь. Мадам снова чудит: заперлась со своей подругой госпожой де Лафайет и принцессой Монако. Остальные фрейлины давно меня раздражают...
Под «остальными» Мари имела в виду не тех, чьей дружбы вопреки своему желанию лишилась: Монтале, изгнанную после истории с «испанским письмом» и снова наблюдавшую за спокойным течением родной Луары, и Тоней-Шарант, вышедшую замуж. После смерти жениха, маркиза де Нуармутье, погибшего на глупой дуэли вместе с герцогом д'Антеном, она полюбила брата герцога, маркиза де Монтеспана, мужественного воина, богатого предками, но не деньгами, и вышла за него, чтобы вести жизнь, полную страсти и трудностей.
– Постарайтесь задержать ее на ночь, крестный, – прошептала Сильви, обняв Персеваля. – Я не люблю, когда она выходит в город после наступления темноты. Даже карета – не спасение...
Он, желая успокоить, сжал ей руку, после чего Сильви ушла, ни разу больше не взглянув на дочь. Теперь она знала, чем объясняется ее странное поведение, и понимала, что всякая попытка сблизиться, покуда Мари не одумается, только ухудшит положение. Оставалось жить надеждой и уповать на мудрость Персеваля.
Ситуация в Лувре оказалась хуже, чем она предполагала. Сильви думала, что у Марии-Терезии очередное несварение желудка, вызванное, как водится, чрезмерным потреблением шоколада и неумеренной тягой к чесноку, и не ошиблась. Запах в спальне и служанки, чистящие ковры, подтвердили ее опасения, но этим дело не исчерпывалось. Королева возлежала с распущенными волосами, в слезах, и комкала простыни. Все говорило о нервном припадке, прекратить который не удавалось ни Молине, ни ее дочери. Все тело несчастной, изуродованное огромным животом, корчилось в судорогах. Женщины, столпившиеся в спальне, наблюдали за ней с ужасом, крестились и бормотали молитвы. Что скажет король, если решит, что королева Франции одержима дьяволом? К ней даже боялись позвать врача.
Сильви вспомнила историю с роженицей, которую удалось успокоить фонсомскому костоправу. Она приказала Молине приготовить ванну теплой воды и послать к аптекарю за полынью, чтобы приготовить из нее отвар. Госпожа де Мотвиль, не отходившая от королевы и встретившая появление Сильви с огромным облегчением, должна была выгнать из спальни всех, кому там было нечего делать, и поставить к дверям караул.