Узник в маске

– Она была племянницей Мазарини, всесильного министра. Это превосходило все остальные соображения. К тому же наша связь была всего лишь дружбой. А потом я повстречала твоего отца...

– О нем он тоже рассказывал, но реже, чем о вас. Мне кажется, вы ему бесконечно дороги – больше, чем родная сестра...

– Ты еще слишком молод, чтобы в этом разбираться. Иди спать, это тебе совершенно необходимо. Вернемся к разговору завтра.

Несмотря на ликование, Сильви дала себе слово всячески избегать щекотливой темы все те часы, которые сыну предстояло провести с ней рядом. Лучше его слова останутся у нее в сердце, и она будет вспоминать их в моменты одиночества или тревоги...

Заметив, что Жаннета, разомлевшая от жары и усталости, клюет носом, она потрясла ее за плечо.

– Иди отдыхать! Мне не хочется спать. На заре я пошлю человека к господину де Рагнелю и в Пале-Рояль^[11] предупредить Мари.

Жаннета повиновалась. Оставшись одна, Сильви стала размышлять над оброненной Бофором фразой: «...наверняка по вине шпиона, затесавшегося в ряды моих моряков». Сейчас, среди ночи, смысл этой фразы ее ужаснул. Кто этот человек? Откуда Бофор знает, что он служит Кольберу? Возможно ли, чтобы это был Сен-Реми? Ведь во время схватки Бофора и подлого шантажиста на кладбище Сен-Поль было слишком темно, чтобы герцог запомнил его внешность, а значит, узнать его он никак не мог. С другой стороны, на борту находился и Филипп, а он-то обладал зорким глазом, живым умом, цепкой памятью и наверняка опознал бы своего обидчика. А главное, юноша предстал перед матерью живым и невредимым, хотя, казалось бы, в пылу сражений недруг имел немало возможностей его погубить...

Мало-помалу она успокоилась, хоть и не отказалась от намерения потребовать у Бофора дополнительные разъяснения. То, что недруг, вынырнувший однажды из небытия, на протяжении трех лет не подавал признаков жизни, выглядело весьма странно. Персеваль объяснял это страхом перед королем, который день ото дня прибирал к рукам все больше власти: даже Кольбер, пусть и не отказавшийся от поддержки этого темного субъекта, должен был это учитывать, чтобы добиться осуществления своих далеко идущих амбиций.

В тот день особняк де Фонсомов был переполнен радостью. Поприветствовать юного мореплавателя прибыли Персеваль, Николь Ардуэн и Пьеро, потом в карете Сильви прикатила донельзя возбужденная Мари. Смеясь и плача одновременно, она упала в объятия брата, едва успев обнять мать и Персеваля. Сразу вслед за этим она изъявила желание полностью им завладеть.

– Поднимемся ко мне! Нам надо так много друг другу сказать!

– Полегче! – возмутился Персеваль. – Так ты лишишь нас нечаянной отрады! Между прочим, он уже завтра снова уезжает.

– Так скоро?

– О да! – вздохнул шевалье. – Завтра утром господин де Бофор отбывает в Тулон и заедет по пути за ним.

– Раз так, я останусь до твоего отъезда. Можно мне будет здесь переночевать? – спросила она, обернувшись к улыбающейся Сильви.

– Разумеется! Ты отлично знаешь, что в любой момент можешь воспользоваться своей спальней. Можешь отвести туда брата, только ненадолго! Я понимаю, что вам надо заново познакомиться...

– Спасибо. Он так изменился!

Брат и сестра исчезли. Персеваль устроился в кресле, закинув ноги на подставку для поленьев. На улице по-прежнему царила непогода: Сену накрывал густой туман, не дававший разглядеть даже нижние ветви растущих вдоль реки деревьев. Шевалье с задумчивым видом потер ладони и спросил:

– Чем объясняется ее желание пробыть здесь до отъезда братца – тягой остаться с ним как можно дольше или мечтой повидать Бофора?

– Полагаю, тем и другим, – отозвалась Сильви. – Не будьте к ней чересчур строги, милый крестный. Она всегда была порывистой и увлекающейся натурой – совсем как я!

– Я предпочел бы, чтобы она походила на вас в другом. К тому же мне очень не нравится, как она с вами обращается. Я доходчиво растолковал ей, что у нее нет ни малейших оснований видеть в вас соперницу и что страсть к мужчине, не проявляющему к ней интереса, по меньшей мере глупа...

– В том-то и беда, что она не властна над собой! Это меня крайне удручает.

– Надо выдать ее замуж. Черт возьми, ведь она – одна из самых красивых девушек при дворе, и претендентов на ее руку не счесть!

Сильви пожала плечами.

– Я не стану ее принуждать. Ведь она отвергла даже душку Лозена...

– Хорош душка! Он угодил в Бастилию за то, что в припадке ревности чуть не оторвал руку принцессе Монако, которую обвиняет в сожительстве с королем. Не говорите мне, что сожалеете, что вашим зятем не стал такой человек! К тому же я попросту не способен понять, что в нем находят женщины: мал ростом, дурен лицом и зол, как черт!

---

11 После отъезда английской королевы Генриетты, жившей прежде в этом дворце, бывшая резиденция кардинала была занята Месье и Мадам.