Король нищих

И она упорхнула, прошелестев платьем из синей тафты и оставив свою подругу размышлять над тем открытием, которое сделала Сильви. Почему Элизабет, будучи женой одного из самых привлекательных мужчин Франции, увлеклась этим маленьким, суетливым, нервным, мелочным, но остроумным священником, которого в свете считали ее любовником? Правда, герцог де Немур всегда изменял Элизабет, но всем известно, что вельможные браки редко бывают счастливыми... Сильви, решив, что расцелует мать Франсуа потом, села в карету и направилась в Пале-Рояль, где ее уже ждали. Но эти визиты не приносили ей прежнего удовольствия. Не будь маленького Людовика, которого она любила почти материнской любовью, Сильви, наверное, отказалась бы от звания придворной дамы; его присвоили ей вместо звания чтицы, но это мало что изменило в обязанностях Сильви при королевских особах: иногда она еще читала королеве, но особенно много времени проводила с юным королем, с которым ее по-прежнему связывала музыка.

Для обоих эти занятия были счастливыми часами. Действительно, кроме торжественных церемоний, на которых были обязаны появляться маленький король и его младший брат Филипп, Людовик, обожавший мать, видел ее только раз в день – на утреннем выходе, имевшем место между десятью и одиннадцатью часами. В это время Анна Австрийская принимала придворных дам и высших должностных лиц при короле. К ней приводили сыновей, и Людовик имел привилегию подавать матери рубашку. Потом дети возвращались к себе в покои, где делали все, что хотели, тогда как их мать, занятая заседаниями Королевского совета, богослужениями, выездами в столицу, придворным кругом, обедами и увеселениями, вела весьма насыщенную жизнь, которая постоянно заставляла Анну Австрийскую ложиться далеко за полночь. Она продолжала жить в прежнем испанском ритме... При таком режиме королева располнела, стала толстой и утратила былую красоту, хотя еще и сохранила свежесть кожи. Она была беспечна и, хотя всей душой любила сыновей, почти не занималась ими, довольствуясь тем, что видела их красивыми и нарядно одетыми в торжественные минуты, и нисколько не интересовалась, чем они занимаются вдали от нее.

Людовик и Филипп большую часть времени находились на попечении слуг, которых ничуть не волновало ни состояние их гардероба, ни распорядок их завтраков и обедов. Нередко король Франции и герцог Анжуйский воровали с кухни омлет, чтобы утолить голод. Они много играли, но без должного присмотра: маленький король едва не утонул в пруду, но никто, кроме доброго швейцарца, прибежавшего на крик, этого не заметил.

Казалось, что с переходом в мужские руки – когда королю исполнилось восемь лет, его воспитателем стал маркиз де Вильруа, а аббат Ардуэн де Перефикс наставником, – все изменится. Но все осталось по-прежнему, и преданный Ла Порт, назначенный первым королевским камердинером, очень сокрушался, часто жалуясь на это Сильви:

– Господин де Вильруа славный человек, аббат истинный христианин, но люди они малообразованные и требуют лишь одного: чтобы король исправно исполнял свою роль в определенных церемониях. А слуги меня не слушают. Они говорят: чтобы обходиться с королем и его братом как должно, требуются деньги, но кардинал Мазарини их не дает...

– Мазарини слишком озабочен тем, чтобы сохранить деньги при себе! – ответила ему возмущенная молодая женщина.

Будучи не в силах молчать об этом, Сильви пыталась объяснить королеве, что подобное положение вещей кажется ей невозможным. Но она натолкнулась на полное безразличие Анны Австрийской, а Мазарини не поленился дать Сильви понять, что если она хочет сохранить дарованную ей привилегию заниматься с королем музыкой, то для нее будет лучше не вмешиваться во внутреннюю жизнь дворца. Муж сказал Сильви то же самое.

– Мазарини вам не по зубам, душа моя. Не ввязывайтесь в заранее проигранное сражение. Королева всегда будет его поддерживать. Вспомните, что случилось с нашей подругой д'Отфор...

Мари после ареста герцога де Бофора действительно не сдержала своего возмущения. Однажды утром, когда она в качестве камеристки помогала королеве выбрать и надеть туфли, Мари попыталась объяснить – правда, осторожно, что с ее стороны уже было подвигом, – что регентше королевства следует быть более сдержанной в своих отношениях с первым министром, о которых уже пошли пересуды, но развить эту мысль ей не пришлось: Анну мгновенно охватил приступ «испанского» гнева, она ногой оттолкнула стоявшую перед ней на коленях девушку, приказав немедленно убираться из дворца.