Король нищих

Приступ сухого, грудного кашля сотряс худое тело кардинала, отчего на его бледных щеках пятнами проступил румянец. Он склонился к столу, взял наполовину наполненный бокал и медленно выпил.

– Но вы, естественно... вы... никогда не хотели... меня похоронить?

– Я? Никогда! – убежденно возразила Сильви.

– Вы, наверное, и не хотели, но другие, из тех, кто вам дорог? К примеру, герцог Сезар...

– Он никогда не был мне дорог. Без госпожи герцогини он ни за что ничего для меня не сделал бы.

– Допустим! Я очень хочу вам верить, но у вас тоже есть веские причины желать моей смерти, ибо, пока я жив, ваш друг Бофор будет вынужден щадить особу Исаака де Лафма, который верно мне служит. Надеюсь, вы не станете утверждать, что не желаете этому человеку тысячи смертей?

– Было бы достаточно одной, монсеньор. Тогда гнусные воспоминания, которые я о нем храню, быть может, несколько померкли бы, а главное – я смогла бы снова начать жить, не испытывая больше страха, что он опять появится... я боюсь этого каждый день, проведенный в Бастилии!

– Забавно! У него приказ больше вас не беспокоить...

– Это слабое слово для принудительного брака и изнасилования!

– Я могу с этим согласиться, но, если я отдаю приказ, нарушать его не смеет никто!

– Но до каких пор? Кто может поручиться, что Лафма не ждет кончины вашего преосвященства, чтобы расправиться со мной?

– Не говорите глупостей! У него не счесть врагов, и я его единственная защита. Да и то вряд ли! Он дважды чуть не погиб под ударами одного бандита, висельника, именующего себя капитан Кураж, который поклялся убить Лафма!

– Почему же он его не прикончил? Я благословляла бы имя этого капитана!

– И не мечтайте об этом! После этого Лафма окружил себя надежной охраной! Напасть на него означало бы пойти на верную смерть... Ну что, теперь мне удалось убедить вас в том, что у вас есть все основания желать моей смерти?

Какое-то время Сильви молчала. Она была уже не в силах выносить того, как перед ней защищают ее палача, и дала волю кипевшему в душе гневу.

– Разумеется, у меня есть на это все основания, но мне никогда не нравились пути неправедные... я всегда знала, что сама отомщу этому негодяю Лафма!

– И прибегли к яду, излюбленному оружию женщин! – торжествующим тоном воскликнул кардинал, который довел Сильви до исступления. – Яд дал вам Сезар Вандомский, и этот яд нашли у вас в комнате в Сен-Жермене...

От изумления гнев Сильви сразу прошел.

– В Сен-Жермене? – пробормотала она, отлично зная, что не брала с собой злосчастный пузырек в летнюю резиденцию королей.

– Разве вам об этом не сказали?

– Мне сказали, что у меня в комнате обнаружили яд, и больше ничего. Кстати, на это я ответила, что до меня в этой комнате жили несколько фрейлин и я не понимаю, почему обвиняют одну меня.

– Может быть, потому, что одна вы связана с Сезаром Вандомским, этим известным отравителем? – рассерженно проговорил кардинал. – Посмеете ли вы поклясться, что вот это никогда вам не принадлежало?

С загроможденного, стоящего рядом стола Ришелье взял пузырек, который на раскрытой, дрожащей ладони подал Сильви, желая тем самым ее уничтожить, но в противоположность тому, что думал кардинал, ей почудилось, будто разверзлись небеса и для нее запели ангелы. Душившая ее тревога, отвратительный страх погубить клятвопреступлением спасение своей души, – все вмиг исчезло. Она упала на колени и, протягивая руку к кресту, который вздымался на груди кардинала, воскликнула:

– Клянусь спасением моей души, клянусь памятью моей матери, клянусь, что впервые вижу этот злосчастный пузырек. И да будет мне свидетелем Бог!

Она не понимала, почему произошло чудо, ибо это действительно было чудо: пузырек, сверкающий у нее перед глазами, был из толстого, но синего стекла, тогда как темно-зеленый пузырек Сезара был оплетен серебряной нитью. Быть может, это объясняло, почему ей твердили о Сен-Жермене, тогда как ее тайник находился в Лувре, но в таком случае откуда взялась эта вещица?

Но кардинал, сначала удивленный искренним порывом девушки, не признал себя побежденным:

– Значит, герцог Сезар не давал вам этот пузырек? Вы тоже можете в этом поклясться?

– Всем, что есть у меня самого святого, монсеньор... Клянусь своей чистой любовью к его сыну!

Ришелье в глубокой задумчивости снова положил на стол пузырек. Невозможно было не поверить в искренность этой девушки: ведь если чей бы то ни было взгляд мог быть правдив и чист, то это был взгляд Сильви. И кардинал с его знанием человеческой души был вынужден согласиться с тем, что ему очень трудно признать Сильви виновной. Если бы она хотела его отравить, такая возможность ей представилась бы множество раз.