В тот день кто-то опередил Франсуа, и он, войдя в кабинет герцогини Франсуазы, безо всякой радости снова увидел аббата де Гонди, расположившегося здесь как у себя дома.
– А вот и он! – воскликнул аббат де Гонди, завидев Франсуа. – Я же говорил вам, что он скоро явится! После господина Венсана к любовнице не ездят!
– Сын мой! – в порыве радости воскликнула герцогиня Вандомская. – Мы уже спрашивали друг друга, где вы пропадали в последнее время, и, должна признаться, мы с вашей сестрой очень волновались.
– Напрасно, матушка, – сказал Франсуа, попавший теперь в объятия сестры Элизабет. – Я ездил в Ане. Помните, я говорил вам о желании уехать из Парижа.
– И на то были причины! – заметил де Гонди с сокрушенным видом, который опровергал его игривый взгляд. – И вы, покинув сельское уединение, отдали себя в святые руки господина де Поля! Но за какие же грехи вы вымаливали у него прощение?
– А вы? – ответил вопросом герцог де Бофор, в голубых глазах которого промелькнули угрожающие стальные отблески.
– О, я просто зашел к нему попрощаться перед долгой поездкой в Венецию и Рим.
– Не знал, что вы поклонник путешествий. Как же вы будете дышать вдали от Королевской площади и Арсенала?
– Наш бедный друг вынужден уехать, – вздохнула Элизабет, питавшая слабость к этому шалуну де Гонди. – После того как он посмел добиваться чести читать проповеди при дворе, кардинал Ришелье хочет удалить его из Парижа. Его преосвященство приберегает сию честь для господина де Ла Мот-Уданкура, одного из своих друзей...
– К числу каковых я не отношусь! – воскликнул де Гонди. – Я всегда говорил, что Ришелье, несмотря на свою внешность знатного сеньора, подлец. Поэтому я сам выбрал, куда мне ехать, пока он не взял на себя труд указать мне, где я должен жить. Вот почему еду в Венецию, где у меня есть друзья, и в Рим, где встречусь с Папой. Но прежде отправлюсь на Бель-Иль проститься с братом, – уже серьезно закончил он...
К изумлению Элизабет, пристально наблюдавшей за братом, Франсуа вдруг покраснел и посмотрел на маленького аббата с испугом.
– Если вы собираетесь отсутствовать недолго, зачем же пугать вашего брата и свояченицу слухами о вашем изгнании?
– У них не столь чувствительные сердца! Просто в нашей семье принято сообщать друг другу о дальних поездках... по-видимому, вы этих принципов не придерживаетесь, так как ваша мать и ваша сестра не знали, где вы находились?
Молодой герцог, недоуменно пожав плечами, спросил:
– Разве надо посылать уведомительные письма, уезжая из Парижа на какие-нибудь двадцать пять лье или отправляясь в родовое владение? В конце концов, поезжайте на Бель-Иль, если вам так хочется! Когда вы едете?
– Дня через три-четыре... Мне надо проститься с моим дядей, архиепископом Парижским, и... несколькими подругами. Но, кажется, мой визит к брату вызывает ваше неудовольствие?
– Нисколько! Если вам так хочется, можете ехать в Венецию через Бретань!
– Может быть, мы найдем другую тему для разговора? – ангельским голоском предложила Элизабет. – Кстати, брат мой, мы очень тревожимся о нашей Сильви! Вот уже три недели, как она пропала, и никто, даже королева, не знает, что с ней.
– И за это время вы ничего о ней не узнали?
– То, что известно, беспокоит нас еще больше. Жаннета, ее горничная, которая в замке Рюэль ждала Сильви в карете шевалье де Рагенэля, видела, как она села – я бы даже сказала, что ее усадили силой! – в карету начальника полиции. Корантен, слуга господина де Рагенэля, украл коня у одного гвардейца и погнался за каретой. Но и его никто больше не видел!
– Какая неосторожность – добровольно отдать себя в лапы людоеда! – воскликнул де Гонди. – Никогда не следует вмешиваться в его дела, и я очень боюсь, что вы уже не увидите ни эту девушку, ни слугу!
– Надеюсь, вы не думаете, что ее бросили в Бастилию или в другую тюрьму? – заволновалась графиня. – Мадемуазель де Лиль нет еще шестнадцати, а его преосвященство иногда приглашал ее к себе, чтобы она для него пела. Кроме того, она отправилась к кардиналу просить за своего опекуна, ложно обвиненного в чудовищных преступлениях. Кстати, через несколько дней после исчезновения Сильви он был выпущен. Несчастный сам не свой от волнения...
Неожиданно в мирной гостиной воцарилась какая-то тягостная атмосфера тревоги. Это очень огорчило аббата, чувствительного, как и все нервные натуры, и он учтиво, хотя и несколько поспешно откланялся. Уход де Гонди нисколько не огорчил Фран– суа. Однако приветливое выражение на лице графини сменилось беспокойством.