Изгнанник

– В этом нет его ошибки, – сказал с горечью Тремэн., – Ты же видел, в каком состоянии я был! А говорить о политике с тем, кто представляет из себя почти что труп, по меньшей мере неразумно!.. Итак, ты увидишь, как выглядит весна в окрестностях Гранвиля? Если это не слишком задержит тебя, не смог бы ты зайти к Вомартэну? Он тоже, наверное, считает, что я уже умер, и я хотел бы знать, в каком состоянии наши дела.

– Я заеду, – доброжелательно пообещал Энгуль, – меня это не затруднит, потому что в Гранвиле я сяду в почтовую карету…

Энгуль тут же заметил, что, изменив своей привычке, он слишком много говорит, от этого он сделался красным, как кирпич.

– И куда ты поедешь в почтовой карете? – насмешливо спросил Тремэн. – Нет ли у тебя намерения вернуться в Париж… в том случае, если некая богиня в настоящий момент… ну, скажем, в отъезде по делам в своих нормандских землях?.. Ты по-прежнему влюблен в нашу прекрасную Богиню Цветов, как я вижу?..

Адвокат пожал плечами и, поджав губы, изобразил на лице выражение полного разочарования:

– Без всякой надежды, я тебя уверяю! Но ты ведь лучше меня знаешь, как трудно порой бывает совладать с чувствами.

– И после этого ты все-таки мне советуешь позабыть Мари? Тем не менее благодарю тебя, что ты согласен туда заехать. Потантен не сможет этого сделать, не вызвав недовольства моей жены. Раньше, когда он повсюду меня разыскивал, ему это было проще, а теперь она наблюдает за ним.

– …а так как она не любит меня, ты имел основания предупредить меня через Варанвилей. Хорошо! Ну а теперь я пойду! Но не волнуйся, я вернусь! И поторопись поскорее встать на ноги!

Его пожелания вызвали гримасу на лице Гийома, распростертого на кровати, с которой, и он знал это, ему не удастся встать еще по меньшей мере месяца два. Встать на ноги? Он бы лучшего и не просил! Там, за окнами, – так хорошо! Повсюду распускаются новые листочки на деревьях, небо голубое-голубое, как взгляд любимых глаз. В его комнате солнечный зайчик скользил по паркету, натертому воском, напоминая Гийому о некоторых летних днях в Овеньере, когда он и Мари-Дус наблюдали, как в солнечном луче света, проникающем в их комнату через занавеску, кружились бабочки. Ах! Где же она может быть в эту минуту, его любовь?

Что могло заставить ее покинуть дом, в котором она хотела остаться навсегда, согреваемая пламенем их любви? Посылая Жозефа к ней, Гийом так надеялся, что он привезет эхо ее радости! А вместо этого счастья, вместо сердечного сочувствия – безмолвие и неопределенность, а главное – томительные мысли о том, что еще очень долго он будет не в состоянии отправиться на ее поиски, да и то лишь в том случае, если операция будет успешной.

Как только болезнь отступила и он вновь ощутил очарование жизни, которое возвращалось к нему с каждым свежим дыханием, с каждой порцией вкусной еды, Пьер Аннеброн не дал ему ни минуты всем этим насладиться. Напротив, он поставил перед ним новую проблему: ноги. – Они плохо срослись,– мрачно сказал он как-то утром, помогая мадемуазель Леусуа производить туалет Гийома. – Я ничего не мог делать, пока вы были больны и слабы!

– Силы возвращаются ко мне с каждым часом благодаря вашим заботам и мадемуазель Леусуа. Не считая кухни Сидони, конечно! Так что если вы возьметесь дочинить их как следует, так давайте…

– Благодаря той глине, которой эта девушка обмазывала вам ноги, худшего мы уже избежали, и тем не менее… – Что было худшее?

– Не просите меня говорить вам об этом, вы и сами знаете! Пока вы были без сознания, я воспользовался вашим состоянием, чтобы вскрыть полости, заполненные гноем, которые образовались в местах перелома, но это не спасло положения в целом, так как кости неправильно срослись…

– О, я это знаю! Я помню, что, когда попытался встать, опираясь ногами на землю, это было ужасно! И я подумал, что больше никогда не смогу ходить…

Доктор серьезно всмотрелся в осунувшееся лицо своего пациента: его кожа теперь утратила недавний землистый оттенок и обрела свой обычный коричневый цвет загара, который объяснялся четырьмя годами жизни около моря, среди снегов Канады, под солнцем Индии и действием океанических ветров.

– Может случиться так, что вы останетесь калекой. Единственный шанс – это операция, точнее, две сложнейшие и болезненные операции, успех которых я не могу гарантировать наверняка…

Суровое и тягостное молчание неожиданно воцарилось в комнате, его не мог нарушить даже тихий рокот волн расположенного невдалеке моря. Тремэн будто окаменел. Он лежал с закрытыми глазами, и казалось, что он насмерть поражен услышанным, но вдруг слеза – одна-единственная – медленно протекла вдоль его длинного носа…