Бриллиант для короля

— Объяснитесь.

— С соизволения короля я оставлю перед ним ту, чье великое горе дает ей право молить Его величество.

Мадам де Монтеспан отошла в сторону, пропустив вперед Шарлотту, а та, вместо того чтобы сделать реверанс, упала перед королем на колени. Но в каждом ее движении была такая неподдельная грация, что сумрачное лицо государя немного разгладилось.

— Сир, — заговорила Шарлотта глухим от сдерживаемых рыданий голосом, — я молю вас о снисхождении. Молю Ваше величество о помощи, чтобы к позору, который жжет меня, не добавились еще и угрызения совести из-за того, что, сама того не желая, я стала причиной смерти не только моего супруга, но еще и человека, чья вина состоит только в том, что он полюбил меня и не мог стерпеть поругания, которым меня подвергли...

Она простерлась перед королем, будто перед алтарем, и не видела, как удалилась госпожа де Монтеспан, а король Людовик снял свой ночной колпак. Людовик тоже побледнел. Волосы Шарлотты хлынули волной и упали на ноги королю. Он невольно вздрогнул. Лица Шарлотты он не видел. Но видел шелковистые волны серебристо-пепельного цвета, напомнившие ему о другой. Он наклонился, чтобы коснуться этих пепельных волос, и рука его дрожала.

— Луиза, — прошептал он так тихо, что имя это слышно было только ему.

Шарлотта, время от времени всхлипывая, продолжала молить короля. Она просила пощадить и оставить жить того, кто погубил себя ради нее. Но король едва ее слышал, завороженный вернувшимся к нему призраком юной безоглядной любви, он не хотел расстаться с ожившим воспоминанием о двух юных существах, забывших обо всем на свете, кроме друг друга, слившихся в чудесной мелодии, прерываемой вздохами изумления. Исчез стареющий король, исчезла прекрасная, вся в слезах, просительница, воскресло время любовной весны, которой никогда не суждено было вернуться...

Шарлотта умолкла. Молчал и Людовик, и в наступившей тишине слышалось только потрескивание огня. Наклонившись еще ниже, король взял Шарлотту за плечи, помогая ей подняться.

— Девочка моя, — прошептал он, — не плачьте, даже если в мире нет ничего прекраснее ваших слез...

Он с наслаждением вдыхал свежий, давно забытый запах сирени. У госпожи де Монтеспан была отличная память, и она не забыла, какими духами должна подушить Шарлотту перед встречей с королем. Руки короля сами собой сомкнулись в объятии. Он чувствовал, как жарко, по-молодому, забилось у него сердце, и прижал милый призрак к себе, прикоснулся губами к щеке, она оказалась такой нежной... Он искал губы и нашел их... Шарлотта застыла, будто пораженная громом, и не оказывала ни малейшего сопротивления. Если такова цена за спасение жизни Альбана, она готова была заплатить ее.

Но вдруг раздался ласковый голос, который решительно произнес:

— Сир, вы не можете сделать это. Ваша душа окажется в смертельной опасности.

— Разве вы не должны были приехать завтра? — проронил Людовик и освободил Шарлотту, а она, отступив на несколько шагов, почувствовала горький осадок разочарования. Ментенон! Опять она! Ненависть этой женщины преследовала ее неотступно, и сейчас она у нее украла последнюю возможность спасти Альбана!

Мадам де Ментенон сделала небольшой реверанс, вовсе не собираясь отступать перед недовольством короля.

— Да, я собиралась, сир. Но в глубине своего сердца почувствовала, что мой король готов пожертвовать спасением своей души!

Людовик возразил с поддельной самоуверенностью всех мужей, захваченных врасплох на месте преступления:

— Вам повсюду чудится грех! Перестаньте, наконец, мадам, следить за мной, как за шкодливым мальчишкой! Да, я обнял мадам де Сен-Форжа, желая ободрить ее и утешить.

— Утешить? Объятия походили скорее на... прелюдию. Если поздней ночью король, одетый только в халат, целует женщину в двух шагах от кровати, я по опыту знаю, что следует за таким поцелуем!

— И что из этого? Вы не моя гувернантка, мадам! А я пока еще не дряхлый старик! И мне случается вспомнить об этом... на мое счастье, — добавил он, лаская Шарлотту нежным взглядом. А Шарлотта между тем находилась в страшном замешательстве и не знала, как ей поступить.

Зато тайная супруга короля оставалась незыблемой как скала. Еще более почтительным, ласковым и медоточивым тоном она продолжала:

— Сир! — не голос, а настоящий бархат. — Если я заговорила о грозящей вам опасности, то это не слова, брошенные на ветер, а серьезное предостережение. Король вправе оказать милость любой придворной даме, но только не мадам де Сен-Форжа. Вернее, мадемуазель де Фонтенак.