Сын Авроры

Морица не заставили долго ждать. Уже через несколько секунд, за которые он только и успел, что краем глаза рассмотреть роскошные гобелены дворца, один из десяти слуг княгини открыл перед ним двери огромной комнаты, больше походившей на логово ученого, чем на кабинет знатной дамы. Прежде чем низко склониться перед ней, Мориц успел заметить книжные шкафы, полки, открытые ящики письменного стола орехового дерева с выгнутыми ножками, письменный прибор из зеленой шагреневой кожи, украшенной серебром. За столом с пером в руке восседала крупная женщина. И тут же она прогремела своим сильным низким голосом с заметным немецким акцентом:

— А вот и сын этого ловеласа Августа Сильного! Право же, молодой человек, вы очень на него похожи! По крайней мере, шириной плеч, ведь в остальном вы гораздо красивее своего отца!

— Мадам, вы слишком добры ко мне!

— Нет. Ничуть. У мадам хорошие глаза! И она никогда не делает бессмысленных комплиментов. Полагаю, красота у вас от матери? Говорили, что она была божественно хороша...

— И она хороша по-прежнему! Даже в этом ужасном монашеском одеянии Кведлинбурга!

— Она выбрала лучший способ служить Господу Богу нашему, и мне не в чем ее упрекнуть. А сейчас — садитесь. Я закончу письмо, и мы поговорим.

Мориц, довольный сложившейся ситуацией, уселся. Теперь у него было время рассмотреть эту необычную княгиню и ее кабинет. Без всякого сомнения, Елизавету-Шарлотту Пфальцскую, или Лизелотту, как ее называли, никто не посчитал бы красивой — скорее наоборот. Она была полной, с огромным носом и маленькими, но живыми глазками, с красноватой крестьянской кожей. Но даже платье из фиолетовой тафты, отделанное белым кружевом, в которое эта шестидесятивосьмилетняя дама была даже не одета, а упакована, и чепчик, водруженный на жидкие седые волосы, не могли скрыть ее острого ума. Ее волосы были тщательно уложены в прическу, потому что Лизелотта не терпела небрежности и считала, что должна выглядеть так, как полагается настоящей высокородной даме, даже если она находится в собственном кабинете и не принимает гостей. Зато на ней не было никаких украшений, хотя она и располагала огромной коллекцией. И это несмотря на то, что ее пухлые пальцы, державшие перо, были словно специально созданы для драгоценностей.

Рассмотрев хозяйку, Мориц перевел взгляд на стол, где лежали аккуратные стопки голландской бумаги с позолоченными краями, новые гусиные перья, золотой порошок, сургуч и гербовые печати, а также стоял серебряный подсвечник, освещающий стол, и колокольчик, чтобы позвать слугу и отправить письма — их она писала огромное множество, заполняя бумагу своим разборчивым почерком. Зеленое сукно, покрывающее стол, было усеяно пятнами от воска...

Не считая легкого скрипа пера по бумаге, в комнате стояла полная тишина, так несвойственная дворцу, находящемуся в самом центре Парижа. Княгиня, исписав один лист, взяла следующий, и Мориц продолжил изучать комнату. Помимо внушительной библиотеки и коллекции обработанных камней и медалей, в комнате было множество портретов. Эти — очевидно, немцы. Скорее всего, ее родители. А вон там — ее покойный муж, единственный брат короля, обвешанный драгоценными камнями... Все знали, что он предпочитает мужчин и, должно быть, с Лизелоттой они составляли очень и очень странную пару...

Громкий вздох, от которого картины едва не попадали со стен, оторвал Морица от размышлений. Мадам, закончив письмо, бегло перечитала его и обратилась к гостю уже на родном языке:

— Это письмо для королевы Пруссии, для Софии Доротеи, моей кузины, которую ваша мать, должно быть, знала в детстве, когда вместе с братом жила при Ганноверском дворе. Я сильно ее люблю, не только потому, что она внучка моей дорогой тетушки Софии Ганноверской, но и потому, что всю свою жизнь она несчастна. Она никогда толком не знала своей матери, этой глупышки Софии Доротеи Брауншвейг-Целльской, которая пренебрегла своим долгом материнства ради вашего негодного дяди, Филиппа фон Кенигсмарка, за что и прозябает до сих пор в Альденском замке. И, как я считаю, она того целиком и полностью заслужила!

— Вы слишком суровы, Ваше Королевское Высочество, — ответил Мориц, который, конечно же, прекрасно знал свою семейную историю. — Это была великая любовь...

Лизелотта громко расхохоталась:

— Вздор! Каждая мать обязана без остатка посвятить себя детям! И София Доротея получила по заслугам. Как и ее любовник... Он заслужил такую жалкую судьбу, недостойную его великих предков!