Три метра над небом. Я хочу тебя

— Ты ведь ее еще не видел…

— Вот именно. Так чего ты ждешь?

Она улыбается специально для меня, скаля зубы:

— Вот она, теперь ты доволен?

— Очень.

Я протягиваю ей руку с открытой ладонью. Она быстро отклоняется.

— Ай, что ты делаешь?

— Боже, какая недоверчивая! Я хочу представиться, как положено благовоспитанным, не ворующим людям. Я — Стефано. Для друзей — Стэп.

Моя рука так и зависает в полутьме машины.

— Хорошо. Привет, Стефано, меня зовут Джиневра, Джин для подруг. А для тебя — Джиневра.

— Джиневра — классное имя… Как это твои родители догадались, что произведут на свет королеву? — я поворачиваюсь к ней и подмигиваю, потом не выдерживаю и начинаю смеяться: — О Боже, прости меня, что-то меня на смех пробивает, сам не знаю почему. Королева.

Я не могу остановиться. Смотрю на нее и смеюсь. Мне весело с ней. Она мне нравится. Может быть, потому что она некрасивая. Машина едет быстро, и огни фонарей мелькают на ее лице. Они окрашивают его то в светлый, то в темный цвет. И луна бросает на нее свой отсвет. У нее высокие скулы, маленький подбородок. Тонкие брови над карими глазами, живыми и веселыми, несмотря на ее занудство. Да, я ошибся. Она не красивая. Она прекрасная.

— Молодцы твои предки. Отличное тебе выбрали имя: королева Джиневра…

Она молча на меня смотрит.

— Стефано, у меня нет родителей. Они умерли.

У меня кровь в жилах стынет. Я пропустил худший удар в моей жизни. В лицо, в живот, в зубы. Я перестаю улыбаться.

— Прости.

Какое-то время мы молчим. Машина несется вперед. Я смотрю прямо перед собой и лавирую в потоке, стараясь затушевать свою глупую ошибку. Слышу ее вздох, может быть, она плачет? Невозможно обернуться к ней, но я должен. Должен… Она вжалась в угол и смотрит на меня. Сидит неподвижно, вполоборота, плечи упираются в стекло. И вдруг начинает хохотать как сумасшедшая:

— Ой, не могу больше, я сказала тебе глупость! Один-один, согласен? Перемирие, — и она быстро вставляет в магнитолу CD. — Ты хотел войны, ты ее получил. Расстроился? Ты с виду такой жесткий, а внутри… внутри ты очень чувствительный. Маленький…

Джиневра смеется и раскачивается в ритм «Red Hot Chilli Peppers».

— Ну, и где мы будем ужинать?

Теперь она спокойна, — хозяйка ситуации. Я молчу. Блин, она меня сделала. Ударила что надо, но какая зараза! Разве такими вещами можно шутить? Я еду дальше, глядя прямо перед собой. Краем глаза вижу, как она пританцовывает. Она здорово держит ритм, танцуя «Scar Tissue». Волосы развеваются в такт музыки. И она посмеивается довольным смехом, чуть прикусив нижнюю губу.

— Слушай, ты что, злишься? — смотрит на меня. — Прости. Ты сидишь за рулем моей машины. Согласна, бензин — твой, говорю это сразу, пока ты снова не начал. Ты везешь девушку на ужин с твоими друзьями, правильно? Или что-то вроде того… Короче, тебе не на что злиться, правда? Ты же сам сказал… Веселись… Улыбайся! Ну, вот я же веселюсь. А тебе что, невесело?

Я не говорю ни слова.

— Ну вот. Надулся. Рассердился. А ты бы предпочел, чтобы они и вправду умерли? Ну, давай попробуем поговорить… Твои как поживают?

— Отлично, они развелись.

— Попка-попугай! Ну ты и зануда. Ничего лучше не мог выдумать?

— А что я могу сделать, если это правда? Видишь, что ты наделала. Ты сама виновата, что мы друг другу теперь не верим.

— Но ты же неправду говоришь?

— В том-то и дело, что правду.

Теперь она становится серьезной. Смотрит неуверенно. Искоса изучает меня.

— Это же неправда.

— Да говорю тебе, что правда.

Она все равно до конца мне не верит. Поворачиваюсь к ней. Несколько секунд мы смотрим другу другу в глаза. Это похоже на соревнование. Она первая отводит взгляд. Вроде, даже покраснела. Трудно понять, так ли это: слишком в машине темно.

— Эй, смотри вперед, на дорогу. Бензин-то твой, а машина моя, правильно? Не разбей ее!

Я невольно улыбаюсь.

— Ты же наврал? Они не развелись.

— Да как же не развелись? Уже несколько лет как.

— Ну, если это так, мне жаль. Знаешь, я читала где-то, что шестьдесят процентов разводится, когда дети уже выросли. Значит…

— Значит?

— Не надо из себя жертву разыгрывать.

— Да никто и не разыгрывает. Вот слушай…

Я хотел было рассказать всю эту историю — может быть, потому что она ничего обо мне не знает, или, может, потому что она мне не верит, или еще сам не знаю почему. Но я этого не делаю, что-то меня остановило.