Золотая химера Борджиа

«Похоже, опять влюбился! И только бог знает, чем это нам грозит!» – не без опаски подумал Морозини, и сердце его сжалось.

Альдо слишком хорошо помнил историю с Алисой Астор. Его друг целиком подпал под власть этой эгоистичной и бесчувственной женщины, которая мало чем отличалась от своей матери Авы, возможно, самой опасной женщины на свете, потому что удивительная красота сочеталась в ней с черствым злым сердцем и непомерным эгоцентризмом. Эта любовь дорого обошлась Адальберу. По счастью, египетские приключения прошлой весны, когда они были заняты поисками неизвестной царицы, принесли его другу совсем другие переживания. Он погрузился в возвышенную сферу мечты, духовную, а не чувственную, и Альдо надеялся, что этот опыт послужит для Адальбера надежным убежищем и убережет от роковых страстей. Однако, наблюдая за ним сейчас, он уже не был в этом уверен. А зная репутацию Торелли, опасался самого худшего.

Душевное волнение Адальбера не прошло незамеченным и для Полины.

Начиная с плавания на «Иль-де Франс» и кончая пакетботом «Сизонс» из Ньюпорта, она так же, как и Альдо, следила за выпавшими на долю египтолога переживаниями из-за безумной Алисы Астор, вообразившей себя новым воплощением супруги фараона. Отдавая должное красоте, голосу и таланту Торелли, Полина терпеть ее не могла из-за несносного характера, и как верный друг Адальбера, с опасением следила, как он подпадает под ее чары. Что до Мари-Анжелин, то она просто превратилась в воплощенную скорбь: с прошлого года она увлеклась Адальбером и теперь, поднимая на него глаза, взирала с такой горестью, с какой еще ни на кого никогда не смотрела.

Полина обернулась, надеясь встретиться глазами с Альдо. Ее желание мгновенно исполнилось, поскольку Альдо не сводил с нее глаз. Легким движением подбородка она указала ему на Адальбера, и он ответил ей безнадежным пожатием плеч. Полина поманила Альдо, и он наклонился к ней.

– Вы непременно должны уехать завтра? – шепотом спросила она.

– Вы же знаете, у меня очень много неотложных дел, которые я не могу перекладывать на помощников.

– Жаль, очень жаль. Наш Адальбер лишится последней опоры. Сколько еще времени пробудет эта женщина в Париже?

– Понятия не имею. Вы хотели бы, чтобы я пробыл здесь до ее отъезда? Это ничему не поможет. Если он захвачен всерьез, он будет следовать за ней всюду, как верный пес. Или они с Уишбоуном убьют друг друга. Думаю, нам остается только молиться.

– В любом случае, – вздохнула госпожа де Соммьер, которая слышала их разговор, – бойся не бойся, а беды не миновать.

Во время второго антракта никто не двинулся с места. Корнелиус угощал своих гостей шампанским и тостами с икрой, что не помешало им вдвоем с Адальбером, составив восторженный дуэт, восхвалять на все лады очарование, красоту и талант певицы. Маркиза в конце концов устала от их восторгов.

– Ну, где же ваша вежливость, господа? Мы пришли послушать замечательную певицу, согласна, но это вовсе не значит, что нужно говорить только о ней! Мы все здесь, и у всех у нас есть уши, чтобы отдать должное ее таланту.

– Я прошу прощения, – проговорил Корнелиус, – но ведь вы не можете не признать, что перед нами великолепная артистка!

– Я признаю все, что вы пожелаете, если вы мне нальете еще шампанского! Оно тоже великолепное!

И разговор наконец переключился на другую тему… Но Адальбера, погрузившегося в экстатическое состояние, это не коснулось.

Завершился четвертый акт, несчастная Виолетта отдала богу душу, и наступил долгожданный миг: Уишбоун повел своих друзей за кулисы поздравить и поблагодарить героиню вечера.

Выйдя в коридор, они окунулись в толпу восторженной публики, но, очевидно, у американца был особый дар прокладывать себе дорогу, потому что он сам и его гости, к которым поспешил присоединиться Фанкетти, не вызывая особых возражений, ловко продвигались в нужном направлении. И вот перед ними заветная дверь, которая открылась и закрылась. Не вошла в нее только Мари-Анжелин. Она заявила, что умирает от жары, и опустилась на табурет в коридоре, предназначенный для дежурного пожарника.

Уборная – не сомневайтесь, самая роскошная – напоминала сейчас оранжерею, столько в ней было цветов, в основном роз и камелий, а на туалетном столике перед овальным зеркалом в раме из электрических лампочек лежали разнообразные коробочки и ларчики. Примадонна, успевшая сменить ночную рубашку последнего акта на изящный городской костюм, приняла своих гостей стоя. Вблизи, еще в сценическом гриме, который придавал ей бледности и выделял чудные темные глаза, она уже не казалась такой юной, но красота ее ничуть не померкла. Торелли засверкала ослепительной улыбкой, когда Уишбоун представил ее маркизе де Соммьер, и с благодарностью приняла ее искренние похвалы. Более сдержанная улыбка была обращена Полине, но, когда пришел черед поклониться Альдо, лицо дивы стало холодным и замкнутым.