Зеленые тени, Белый Кит

Он бросил взгляд на Рики.

— В нашем доме. Мы позовем всех приличных лошадей и охотников, какие есть на девяносто миль вокруг, самых милых кобельков и сучек, каких тебе только доводилось видеть, Том. Все будут в красных охотничьих рединготах — ты только подумай, какой цвет, — а женщины в черных костюмах в обтяжку, а после венчания ты, Лиза и я отправимся добывать самую прекрасную лисицу на свете. Ну, что скажешь? Лиза с тобой? Передай ей трубку!

Молчание.

— Лиза? Лиза, у тебя бодрый голосок. Лиза, поговори с этим недоумком! Никаких возражений! Жду вас послезавтра на охотничью свадьбу! Скажи Тому — если позвонит, я откажусь принять звонок за свой счет. Благослови тебя Господь, Лиза! — Джон повесил трубку.

Он посмотрел на меня с довольной обезьяньей ухмылкой:

— Боже мой! Что я натворил! Вы слышали? Малыш, выручишь?

— Джон, а как быть с Моби Диком?

— Ну, с Китом ничего не случится. Представляю, как у приходского священника глаза полезут на лоб. И какой переполох начнется в пабах, когда они узнают!

— А я представляю, как перережу себе глотку в ванне.

Рики направилась к двери. Рядом с таким вулканом, как Джон, ей ничего не оставалось в подобных случаях как скакать верхом или отмокать в ванне, а такое происходило обычно дважды в неделю.

— Прощай, чертов муж. Прощай, жестокий мир.

Дверь с грохотом захлопнулась.

Не дожидаясь, пока из гигантской ванной послышится рев воды, Джон схватил меня за колено.

— Боже праведный! И так каждый раз! — закричал он. — Видел когда-нибудь охотничью свадьбу?

— Боюсь, нет.

— Ах, какая красота! Черт! Не описать!

Я посмотрел на дверь, за которой исчезла Рики.

— Том и Лиза вот так прямо возьмут и приедут?

— Они оба легкие на подъем.

— Значит, мы их увидим на этой неделе?

— Мы поедем в Шеннон и привезем их сюда, малыш.

— Джон, я думал, мне нужно переписывать эпизод с золотым дублоном на мачте.

— К черту. Нам обоим нужно пару дней отдохнуть. Рики!

Рики возникла в дверях с лицом цвета снега и сирени. Она ждала вызова, зная, что таковой последует.

— Рики, — сказал Джон с сияющей улыбкой, как у одного из его детей. — Черт возьми. Вот мой план!

Переругиваясь, Том и Лиза вышли из самолета. Они бранились в самолете, стоя в дверях. Они скандалили, выходя из двери. Они орали друг на друга на верхней площадке трапа. Они кричали, спускаясь по ступеням.

Мы с Джоном смотрели вверх разинув рты. Я был рад, что Рики уехала куда-то за покупками до ужина.

— Том! — закричал Джон. — Лиза!

Не дойдя до половины трапа, Лиза, неистовствуя, повернулась и побежала обратно. Она возвращается в Штаты, и немедленно! Летчик, выходивший из самолета, сказал ей, что это маловероятно, так как самолет не улетает прямо сейчас. Почему? — вопрошала она. Том уже стоял рядом и вопил пилоту, что нужно развернуть этот чертов самолет и увезти эту истеричку обратно. Он готов переплатить вдвое, втрое, а если удастся гробануться по пути, тоже хорошо.

Джон присел на ступеньки трапа и слушал все это, закрыв глаза, мотая головой и покатываясь со смеху.

Услышав смех, Том подошел к поручням и посмотрел вниз.

— Боже мой, Джон!

Джон поднялся по трапу, обнял и расцеловал Лизу. Помогло. Наконец мы провели их через таможню, усадили в «ягуар» и покатили по необъятному зеленому ломберному столу Ирландии.

— Какая красота! — восклицала Лиза, глядя на проносящиеся мимо холмы.

— Какая погода! — восхищался Том.

— Не обманывайся, — предупредил Джон. — Вид отличный, но дождь идет двенадцать дней из десяти. Вскоре ты перейдешь на виски, как я!

— Неужели? — рассмеялся Том, и я вместе с ним, взглянув на него. Я увидел его таким, каким он был в Голливуде, — костлявый, худой-как-жгут мужчина, — таким его сделали изнуряющая верховая езда, ежедневный теннис, плавание, парусный спорт и альпинизм. Тому было пятьдесят три. Густой ежик серо-стальных волос. Лицо без морщин. Жесткий загар. Красиво заостренный подбородок. Зубы все на месте, белоснежные. Ястребиный нос, в любую непогоду и при любых обстоятельствах напоминавший бушприт корабля. Глаза голубые, с водяным свечением и неугасимо горящие. Его внутренний юношеский огонь никогда не затухал. Он и сам никогда не позволил бы ему угаснуть, и не было человека с такой силой воли, который смог бы убить в нем этот огонь. Равно как не существовало такой женщины, чья плоть смогла бы подавить Тома. Не было раньше и теперь, в этом возрасте, тем более не будет. Том был сам себе и конь и седло. Он ездил верхом на самом себе и делал это с мужественной красотой. Я видел, как Лиза держит его руку, что она принимает его с гневом и радостью, таким, какой он есть, целеустремленным человеком, обошедшим весь свет, занимавшимся чем захочется и когда захочется, ни у кого не спрашивая и ни у кого не прося прощения. Если какой-нибудь женщине вздумается указывать ему путь, он просто рассмеется и пойдет прочь. Сегодня он решил съездить в Ирландию. А завтра он может очутиться с Ага-ханом в Париже, на следующий день — в Риме, но Лиза будет с ним. И так будет продолжаться до тех пор, пока много лет спустя он не упадет с горы, с лошади или с женщины, умрет, оскалив зубы, у подножия горы, ног лошади или женщины. Он был всем, чем хотел бы стать любой мужчина, если бы не занимался самообманом, всем, чем Джон хотел быть и не смог стать, и был сумасбродным, бесшабашным, идеалом для таких, как я, любовавшихся со стороны, рожденных и взращенных в лености, рефлексии, предчувствиях и безволии.