12 ульев, или Легенда о Тампуке

Вторая странность обнаружилась среди сложенных стопкой анализов. Леонид Михайлович долго перебирал бумажные бланки, впадая в недоумение. От перекладывания бумажек с места на место суть не менялась. Все сводилось к однозначному и диковатому выводу:

— Убийство?.. — неопределенно пожав плечами, он сложил бланки в папку и отправился в палату, разумно рассудив не доверять бумажкам.

В тринадцатом люксе царил покой. После завтрака, протекавшего примерно по сценарию вчерашнего ужина, Паук дремал, удивляясь самому факту продолжения жизни. Его кормилец с нескрываемым наслаждением чесал длинной линейкой ногу, невыносимо зудящую под гипсом. Дверь палаты открылась, и вальяжно вошедший доктор произнес хорошо поставленным голосом:

— Доброе утро, господа.

С одной койки ему ответил улыбающийся приветливый чернокожий:

— Дратуйта.

С другой — пожилой мужчина с пронзительным цепким взглядом маленьких колючих глаз:

— И чё?

На узловатых пальцах синели многочисленные наколки в виде перстней. Дальше, на предплечьях, вокруг кинжалов переплетались змеи, скалили пасть диковинные чудовища, и ручьями текла кровь.

На холеном, гладко выбритом лице человека в халате не дрогнул ни один мускул. Если некоторая необычность пациентов и удивила его, то очень глубоко в душе.

— Меня зовут Леонид Михайлович Бахур. В отсутствие профессора Файнберга я буду, так сказать, вас холить и лелеять, — сказал он, улыбаясь так, будто мечтал об этой встрече с самого рождения.

— Чуток, — мрачно прокомментировал мужчина.

Доктор немного подумал, пытаясь сообразить, что означает странное слово. Это пусть не сразу, но удалось.

— Возможно, наше знакомство действительно долго не продлится. Я не знаю...

— Я чую, — белая рука с татуировками соскользнула с кровати безвольной тряпкой. — Откинусь я скоро.

Никакой информации о сроках ухода из жизни одного из пациентов у Леонида Михайловича не было. Он осторожно начал успокаивать больного:

— Вас необходимо перевязать, чтобы детализировать проявления заболевания...

— Гуляй, лепила. Рак у меня в очке. Начнет скрестись — позову, — мужчина отвернулся к стене, давая понять, что разговор окончен.

Бахур огорчился, но вида не подал. Негр с соседней койки решил разрядить обстановку, всеми порами открытой души ощущая напряжение, повисшее в воздухе после короткого и непонятного разговора:

— Как уаше доровье?

— Мое неплохо, а ваше проверим при осмотре, — стараясь говорить медленно и вежливо, ответил Леонид Михайлович и вышел из люкса.

После ухода врача Владимир Сергеевич Теньков в очередной раз безнадежно прислушался к себе. Все было довольно странно. В положении на боку не ощущалось привычного головокружения, боли почему-то не чувствовалось. И вообще создавалось впечатление, будто болезнь отступила. Однако радости он не испытал. Подорванная психика быстро выдала что-то вроде: «Всем известно, что свеча ярко вспыхивает, прежде чем погаснуть...».

От этой мысли в прооперированном месте появилось жжение, каким-то причудливым образом соединившееся с воспоминанием о Мозге и Бае. «Голый вассер им, а не общак!» — зло подумал Паук. Даже перед смертью он не был склонен к христианскому смирению. Жжение прекратилось так же быстро, как и началось. Паук посчитал это знамением.

«Точно, не отдам!» — решился пахан на последнее в своей жизни нарушение воровских законов. Он повернулся лицом к соседней кровати. Негр тут же озабоченно причмокнул губами, показав на графин с водой:

— Уи нуждайт питиэ!

Глядя на добродушную черную физиономию, Паук снова испытал прилив благодарности. Нечто подобное с ним было только раз в жизни, лет тридцать назад. Когда Мишка-Шплинт прикрыл его от вертухая, схлопотав пулю в живот. Пахан поднялся на подушке. Указательный палец нацелился в грудь спасителя.

— Ты кто? — требовательно сказал Паук, глядя в глаза парня.

Догадавшись по жесту, что от него требуется, тот проговорил:

— Мананга, — и в свою очередь ткнул пальцем, возвращая жест и вопрос:

— Ти кто?

— Я — Паук. Слыхал? — пахан вопросительно дернул подбородком.

В ответ Мананга интернационально пожал плечами.

— Темнота, — сочувственно протянул авторитет, — буду тебя Мишкой кликать. Усек?

— Усьек, Паук! — и Мананга протянул руку для пожатия, искренне и открыто улыбаясь.

На его лице читалось выражение дружелюбия и радости. Пахан немного подумал, и две разноцветные руки соединились между койками, скрепляя начало необычной дружбы.