Повести Ангрии

— Вы сердитесь? — спросила мисс Вернон тихим ласковым голосом. Она была прекрасна: глаза сияли, щеки раскраснелись, темные волнистые волосы лежали на них как облако. Взволнованная, нетерпеливая, она тянулась к молчащему герцогу, пока их лица не встретились.

Герцог Заморна не мог сохранять пассивный стоицизм бесконечно. Рано или поздно чувства должны были прорваться наружу. И они прорвались. Прежде чем Каролина успела заметить перемену в его глазах и прихлынувший к щекам румянец, она уже была в объятиях герцога. Он на мгновение прижал ее к сердцу, поцеловал в лоб и тут же отпустил.

— Я думал, что не сделаю этого, — сказал Заморна, вставая и принимаясь расхаживать по комнате. — Но что толку в решимости? Человек не мраморная статуя.

Трижды пройдя по комнате, герцог овладел собой и вернулся к огню.

— Каролина, Каролина! — проговорил он, склоняясь к ней и качая головой. — Как так? Что я должен на это сказать?

— Значит, вы меня все-таки узнали? — спросила мисс Вернон, не отвечая на вопрос опекуна.

— Думаю, что да, — промолвил он. — Но что привело вас сюда? Вы сбежали из Фидены?

— Да.

— И куда вы бежите?

— Никуда, — сказала Каролина. — Я там, где хочу быть. Не вы ли написали, что если я по-прежнему несчастлива в Фидене, то должна сообщить вам об этом в письме? Я предпочла сообщить лично.

— Но я не останусь в Вудхаус-Клифе, Каролина. Завтра мне надо уехать.

— И вы меня бросите?

— Боже милостивый! — воскликнул мистер Уэллсли, выпрямляясь, как будто пчела ужалила его в губу. Он отступил на ярд, не сводя глаз с мисс Вернон. Лицо его было таким же разгоряченным, как минуту назад. — Куда мне тебя увезти, Каролина?

— Куда угодно.

— Я еду в Витрополь, в Уэллсли-Хаус. Туда я тебя взять не могу. Там тебе не обрадуются.

— То есть герцогиня мне не обрадуется, — сказала мисс Вернон.

— Да, — ответил герцог с коротким смешком.

— А почему? — спросила юная дама. — Я ее сестра. Папа мне такой же отец, как и ей. Или герцогине неприятно, что кому-либо, кроме нее, нравится ваша светлость?

— Да, и что кто-либо нравится моей светлости, Каролина.

Эти слова, и тот особенный нажим, с каким они были произнесены, сломали заслон ее наивности и привели Каролину в замешательство. Они показывали, что Заморна уже не смотрит на нее как на ребенка и считает, что ее привязанность можно истолковать не только как естественные чувства воспитанницы к опекуну. Судя по всему, секрет Каролины был раскрыт. Она вспыхнула от стыда и опустила глаза, не смея больше смотреть Заморне в лицо.

И вот тут-то начал сказываться истинный характер Артура Августа Адриана Уэллсли. В решающую минуту лорд Доуро оказался верен своей славе. Заморна не опроверг единственным благородным и нравственным поступком репутацию, которую заслужил сотнями постыдных. До сих пор мы видели его сдерживающим дурные порывы: он представал нам скорее ментором, чем соблазнителем, — однако сейчас он сбросит последнюю ризу света и полностью станет собой. Сейчас, когда мисс Вернон сгорала от стыда, растерянная и трепещущая, он мог бы одним словом отправить ее обратно в Эдем-Коттедж. Она еще не знала, что ее безумная страсть взаимна. Он мог бы похоронить эту тайну в своем сердце, напустить на себя ласковую строгость, которая так хорошо ему давалась, и растоптать отравленный цветок страсти, пока тот не дал плод греха и сожалений. Так мог бы поступить верный и благородный Фидена; таким путем он следует в обыденной жизни. Он редко приносит чужое счастье и репутацию на алтарь собственных пороков. Однако себялюбивый Заморна не способен на такую самоотверженность. В его натуре слишком мало великодушия. Он убежден, что вся красота мира цветет ради него; он срывает ее, как цветы для своего лаврового венка. Зеленые листья — выигранные сражения; они не увядают. Розы — любовные победы; они блекнут и осыпаются. Рядом распускаются новые; Заморна сплетает их с высохшими стеблями предшественниц. Такой убор он почитает славным украшением своего чела; возможно, этот венок еще станет для него узлом змей, стиснувших главу Калхаса и пятнающих синим ядом жреческие повязки.

Герцог вновь уселся рядом с мисс Вернон.

— Каролина, — проговорил он, пытаясь звуком имени вернуть ее внимание, целиком захваченное пароксизмом стыда. Он знал, как произнести единственное слово так, чтобы оно проникло до глубины души. В его тоне звучала жалость, готовность защитить и укрыть, как если бы он звал Каролину домой.