164  

Она подняла голову. Острая боль, терзавшая сердце и сжимавшая грудь, перешла в печаль и выплеснулась слезами.

— А теперь, — сказал Заморна, дав ей выплакаться, — дождь окочен. Улыбнись мне снова, моя голубка. Чем ты так расстроена? Думаешь, что я не люблю тебя, Каролина?

— Вы презираете меня. Думаете, что я дурочка.

— Неужели? — тихо проговорил он и, помолчав, продолжил: — Мне нравится смотреть в твои темные глаза и на твое хорошенькое личико.

Мисс Вернон вздрогнула и густо покраснела. Никогда еще Заморна не называл ее личико хорошеньким.

— Да, — сказал он. — Оно утонченно-прекрасно, а эти мягкие черты и темные кудри не изобразить карандашом на бумаге. Ты краснеешь от того, что я это говорю. Неужто ты раньше не догадывалась, что мне приятно тобой любоваться, держать твою ручку, играть с твоей простотой в игру, которая не раз проходила по краю пропасти, о которой ты и не подозревала?

Мисс Вернон молчала. Она смутно видела, вернее — чувствовала, к чему он клонит, но была как в бреду. Герцог заговорил снова и одной прямой, почти грубой фразой изложил все, что еще оставалось недосказанным.

— Будь я бородатым турком, Каролина, я бы взял тебя в свой гарем.

Его низкий голос, крупные черты и большие темные глаза, горящие искрой гееннского огня, наполнили Каролину дрожью безымянного ужаса. Вот он, человек, о котором говорил ей Монморанси! Она узнала его в один миг. Ее опекун исчез; на его месте сидел кто-то другой. Огонь в камине почти догорел; готические своды библиотеки, расположенной так далеко от обитаемых частей дома, медленно погружались во мрак. Каролина была ни жива ни мертва от страха. Она не смела встать из смутного опасения, что сильная рука, лежащая на спинке ее кресла, не позволит этого сделать. Наконец после долгого и глубоко молчания раздался тихий шепот:

— Можно мне уйти?

Никакого ответа. Каролина попыталась встать. Это произвело то самое действие, какого она страшилась: сильная рука легла на ее плечи. Мисс Вернон не могла противиться; жалобный взгляд стал единственной ее мольбой о пощаде. Заморна, старший сын Сатаны, лишь улыбнулся этой безмолвной молитве.

— Она дрожит от страха, — проговорил он, обращаясь сам к себе. — За последние минуту-две ее лицо стало бело как мрамор. Чем я ее встревожил? Каролина, ты меня знаешь? У тебя такой взгляд, словно ты не в себе.

— Вы Заморна, — сказала Каролина. — Но отпустите меня.

— Ни за диадему, ни за корону Африки, ни за все земли, орошаемые водами Джолибы. [63]

— Ой, мне надо идти! — воскликнула мисс Вернон.

— Crede Zamorna! [64]Верь мне, Каролина, и тебе больше никуда не придется бежать. Я сказал, что не могу отвезти тебя в Уэллсли-Хаус; но я могу отвезти тебя в другое место. У меня есть маленький домик в самом сердце моего королевства, Ангрии, в лесах у подножия Инглсайдских холмов. Снаружи это обычный старый дом, но внутреннее убранство комнат не уступит ни одному салону на Виктория-сквер. Ты будешь жить там. Никто до тебя не доберется. Дом стоит на краю вересковой пустоши, на мили вокруг — лишь несколько крестьянских лачуг и церковка. Никто не знает, что он у меня есть. Я называю его своей сокровищницей, и то, что я туда помещал, оставалось невредимо… по крайней мере, — он понизил голос, — от человеческих рук. Есть сила, неподвластная даже мне. Я помню тот летний день, когда приехал в Скар-Хаус и увидел, что здесь побывала Царица, для которой я не соперник, но поверженный раб.

Помрачневший взгляд, с которым Заморна произнес эти слова, много сказал о происходящем в его сердце. Что за видение их вызвало, не так уж важно знать. Каким бы тягостным оно ни было, оно быстро рассеялось. Герцог взглянул на Каролину, смотрящую на него с изумленным ужасом. Лицо его приняло выражение нежности, более опасной, чем бешеный жар, напугавший мисс Вернон чуть раньше. Заморна ласково приподнял тяжелые кудри, лежащие на ее шее. Каролина ощутила нечто совершенно новое. Ей больше не хотелось сбежать; она приникла к Заморне. Мысль о разлуке и возвращении в Эдем-Коттедж казалась невыносимой. Человек, сидящий рядом, вновь стал ее опекуном, но он же был Заморной мистера Монморанси. Она боялась, она любила. Страсть звала, совесть предостерегала, но у таких, как мисс Вернон, страсть всегда берет верх. Увещевания совести звучали все тише и наконец умолкли совсем, и когда Заморна снова поцеловал воспитанницу и спросил голосом, чья роковая сладость влила яд в столько сердец: «Ты поедешь завтра со мною, Каролина?» — она подняла лицо и с безумным, самозабвенным пылом ответила «да». [65]


  164  
×
×