Ненасытность

Прическа, которую меня учили делать медсестры, вот-вот развалится, и я не могу поправить ее, тем более — просить об этом Кристоффера.

Мой муж. Какое это странное чувство. Неестественное. Мне кажется, я не имею права ни на одного мужчину. Я и не имела такого права: отец постоянно говорил мне, что я не должна выходить замуж, что я должна оставаться дома и ухаживать за ним.

Но теперь он умер.

Меньше всего я имею право иметь такого мужа, как Кристоффер — ведь он принадлежит к тому кругу, о котором я даже не смела мечтать, о существовании которого даже не догадывалась. И вот теперь я замужем за Кристоффером, замужем за доктором Кристоффером Вольденом… Я не могу этого понять.

О, как трудно разобраться в жизни, что правда, а что ложь!»

Она бросила осторожный взгляд на Кристоффера. Он сидел и смотрел в окно, взгляд его следил за знакомыми очертаниями. Дома, просека в лесу, новая дорога…

Кристоффер…

Ей стало не по себе.

Она почувствовала голод.

Это чувство он вызывал в ней с самого начала. Да, ее тоска была настолько сильна, что ее можно было назвать голодом. Потребность что-то значить для него, постоянно быть с ним, слышать его голос, видеть его жестикуляцию во время разговора, быть возле него. Все эти мысли, чувства и переживания вызывали у нее в груди тупую, неотступную боль, и это наверняка сказалось бы со временем на шве, который был у нее на животе.

Неуверенность, страх потерять его. Страх не угодить ему в чем-то, увидеть его разочарование, презрение, уменьшение его интереса к ней, страх проигрыша.

Как она решилась на это? Как ему удалось уговорить ее?

Снова и снова она задавалась вопросом: почему он женился на ней?

Все ли новобрачные переживают нечто подобное? Все ли так прислушиваются к интонациям голоса другого, ищут знак взаимной любви, пытаются найти верный тон?

Почему он такой сдержанный?

Да, он очень ласков, заботлив, все, что он делает и говорит, не вызывает у нее протеста, но…

Внезапно он встал.

— Мы скоро приедем, — сказал он.

Покраснев, она вскочила так быстро, что чуть не натолкнулась на него, забыв о том, что вагон качается на ходу. Кристоффер помог ей удержаться на ногах, пробормотав какие-то подбадривающие слова.

Они скоро приедут… Ее ждет встреча с его семьей… «Как я выгляжу? — в панике думала она. — Как мне вести себя?..» Она оправила на себе темно-синий плащ, поправила шляпу. Ей казалось, что она выглядит в этой одежде смехотворно, но медсестры сказали ей, что она должна носить это, если хочет быть корректно одетой. А этого она, конечно, хотела.

Она нервозно протерла уголки рта, на тот случай, если там остались хлебные крошки, но их там, конечно же, не оказалось; она провела языком по зубам — и здесь все было в порядке, ей нужно было сходить в туалет, но она не осмеливалась этого сделать; она прокашлялась, посмотрела на свои туфли, провела рукой по глазам — ах, как билось ее сердце!

Кристоффер взял ее и свой багаж. Она же понесла в руках легкую сумочку. Но даже с этим у нее вышла путаница, она не могла решить, в какой руке ее нести, и в конце концов уронила.

Марит страшно нервничала, в горле у нее стоял клубок. Руки ее дрожали, когда она стояла позади Кристоффер а в ожидании, что поезд вот-вот остановится.

Печаль разрывала ее на части: о, если бы она была красивой и уверенной в себе молодой светской дамой! А не Марит из Свельтена, с которой обращались хуже, чем с паршивой собакой! Если бы все не было настолько безнадежно.

Поезд качнулся и остановился. Марит ухватилась за рукав Кристоффера и тем самым избежала позора падения. Он обернулся к ней и улыбнулся. В испуге она так и не поняла, означала ли его улыбка дружеское понимание или презрение и раздражение.

Но последнее было не свойственно Кристофферу. Ощущение того, что ей не место рядом с ним, становилось в ней все сильнее и сильнее.

Все вокруг было засыпано снегом, но воздух здесь был мягче, чем в Лиллехаммере.

И вдруг она увидела… знакомое лицо! У Марит вырвался вздох облегчения. Это была та самая приветливая женщина, которая приходила к ней и вылечила ее своими горячими руками! Кристоффер назвал ее Бенедикте.

И еще маленький мальчик. Она знала, что это сын Бенедикте. Кристоффер рассказал ей историю Сандера и Бенедикте. И теперь эта солидная женщина стала ей ближе, человечнее, она не казалась ей уже такой знатной и надменной, как раньше.