Последний из рыцарей

Боже, что это он говорит? Ведь он сам в это не верит. Разве сам он забыл? Разве время смягчило ту саднящую боль, которую он испытывает при виде ребенка? Когда вспоминает, что у него самого никогда не будет детей, что всю жизнь ему придется провести в одиночестве?

У него на мгновение мелькнула безумная мысль: а не лучше ли прыгнуть вниз вместе с ней, чем отговаривать ее от самоубийства.

Пальцы Марины под его руками дрогнули.

— Мама, — прошептала она.

— Твоей маме сейчас так тяжело, Марина, — сказал он в отчаянной попытке найти слова, способные дойти до ее души, если не до разума. — Теперь у нее никого нет, кроме тебя…

Тристан перевел дух, ему пришло в голову смелое решение. Либо он достигнет желаемого результата, либо причинит Марине еще более острую боль. Но он решил рискнуть:

— Твой папа умер, Марина. Он умер вчера. Теперь у твоей мамы осталась только ты.

Взгляд Марины по-прежнему был устремлен вдаль. Однако Тристан чувствовал, что она напряженно думает. Оцепенение постепенно отпускало ее.

— Какая ей от меня польза? — жалобно сказала она.

— Она тебя очень любит и живет только ради тебя. Не огорчай ее, а то, боюсь, ее сердце не выдержит. Ведь ты знаешь, как она больна.

Марина кивнула, это было ее первое по-настоящему осознанное движение.

— Но я совершила ужасный поступок! Он все равно огорчит ее.

— Что бы ты ни сделала, мама простит тебя.

Марина помолчала. Она как будто хотела и не решалась что-то сказать.

— Говори, не бойся! — тихо подбодрил ее Тристан. Это была ошибка! Марину опять словно свело судорогой. Голова ее откинулась назад, тело натянулось как струна.

— Марина, успокойся, не надо так переживать, — быстро проговорил Тристан, досадуя на собственную торопливость.

Судорога прошла, но между Тристаном и Мариной вновь возникла отчужденность. Возобновить прежний доверительный разговор было невозможно.

Тристан горько переживал свое поражение.

— Давай спустимся вниз? — предложил он.

Он не надеялся на ее ответ, но, к его облегчению, руки Марины разжались. Он хотел бы взять ее в объятия и отнести вниз, хотя это и было невозможно, но Марина, словно не замечая его присутствия, повернулась к нему спиной и приготовилась спускаться сама. Он быстро освободил ей дорогу и начал спускаться первым, чтобы, если понадобится, загородить ее собой.

Они медленно спускались по башне, держась за редкие скобы.

«Благодарю Тебя, Господи, что нам не пришлось смотреть вниз, думал Тристан. Благодарю, что она согласилась последовать за мной! Он знал, что только мысль о матери заставила Марину внять его словам. Но с ним спускалась уже не прежняя Марина. Тристан видел по ее глазам, что от нее им не суждено ничего узнать. То, что случилось минувшей ночью, навсегда останется в одном из тайников ее души за семью печатями и немого было даже пытаться заставить ее отворить эту дверь».

6

Оказавшись в залах дворца в окружении людей, Тристан, к своему ужасу, понял, что его считают героем.

— Только ни о чем у нее не спрашивайте! Никаких вопросов! — поспешил он предупредить всех. — Это может стоить ей рассудка.

Его послушались, но какими же удивленными глазами смотрели все на Марину!

Вид у нее был самый жалкий. Маленькая, продрогшая, растрепанная, в мятой ночной рубашке с пятнами крови, голова втянута в печи, лицо искажено страданием. Марина двигалась, как призрак, не замечая никого вокруг.

Наконец они подошли к Хильдегард, она встала с дивана, на котором лежала вконец обессиленная после поисков дочери. Стараясь сдержать слезы, Хильдегард обняла дочь.

— Дайте волю слезам, Ваше Высочество, не надо сдерживаться, — быстро сказал доктор. — Вам вредно делать над собой усилие.

Только тогда Тристан понял, как серьезно больна Хильдегард. Она протянула ему руку, не выпуская Марину из объятий:

— Дорогой маркграф! Как мне отблагодарить вас?

На лице у Тристана появилась вымученная улыбка.

— Ваше Высочество, мне очень стыдно, но я бы сел, с вашего позволения, хотя вы сами и стоите, — сказал он. — Что-то ноги плохо держат меня.

— Ах, Боже мой, конечно! Стул маркграфу!

Тристан рухнул на стул, еще немного, и он бы упал на пол.

— Спасибо! Дело в том, что я плохо переношу высоту. У меня кружится голова, даже когда я встаю на стул.